БАНАНОВыЙ эКВиВАЛЕНТ

СПЕЦПРОЕКТ
ТЕКСТ: Катерина Сергацкова
ВЕРСТКА: Роман Степанович
КОЛАЖІ: Анна Бекерская
Подготовлен при поддержке Медиасети

О том, что наша планета при смерти, мы узнаем, как правило, когда происходит очередная катастрофа. Так случилось с Чернобылем: в 1986 году мир потрясло известие, что большая часть Европы и кусок Азии могли исчезнуть с лица Земли из-за того, что несколько советских инженеров, боясь ослушаться приказов советского руководства, запустили процесс, приведший к взрыву четвертого реактора на атомной станции им. Ленина. Сегодня на месте бывшей АЭС и на 30 километров вокруг – отравленный радиацией пустырь, а последствия аварии продолжают жить в организмах ликвидаторов и жителей Украины, Беларуси и части России.
Сегодня опасность, которой авария в закрытом украинском городке подвергла мир, как будто бы исчезла: в зону отчуждения водят туристов, именами радионуклидов называют арт-проекты, а противогаз давно стал популярным костюмом на Хэллоуин. Однако атомная энергетика по-прежнему продолжает быть небезопасной для мира.
Спецпроект Забороны – про антиядерное движение, репрессии в отношении экологов и последствия атомных катастроф на постсоциалистическом пространстве.


* Банановый эквивалент – понятие, которое применяется для описания активности радиоактивного источника через сравнение с активностью калия-40, содержащегося в одном банане. Доза радиации, которую человек получает за день прогулки в зоне отчуждения, сравнима с дозой, которую человек получает, проведя 1 час в окружении 40 бананов.

1. Что происходит с развитием атомной энергетики и при чем здесь Россия?

2. Почему «атомки» продолжают расти по всему миру?

3. Чего мы еще не знаем про радиацию и последствия ядерных катастроф?

4. Кто и за что преследует экологов?

содержание

Разговор об атомной энергетике никогда не бывает легким. После ядерной бомбардировки американцами японских городов Хиросимы и Нагасаки, а позже – аварии на Чернобыльской атомной станции, – любые разговоры об опасности использования энергии атома в приличном обществе считаются неприличными, даже маргинальными. Принято считать, что в 1950-е произошел переход от военного атома к мирному (а значит, переживать не о чем – ядерной войны не будет), а чернобыльская авария якобы положила конец халатному отношению к производству, способному уничтожить жизнь на десятки километров вокруг. Но и то, и другое – неплохо прижившиеся на постсоциалистическом пространстве мифы. Атомная энергетика продолжает использоваться для гражданских целей, порождая все больше радиоактивных, опасных отходов, но вместе с тем увеличивает военное и политическое влияние.

Ключевой игрок атомного энергетического рынка сегодня – Российская Федерация. Только по официальным данным, государственная компания «Росатом» реализует 36 проектов строительства новых станций и атомных блоков на территории других стран. Среди них, например, энергоблоки в Турции, Индии, Египте и Бангладеш – государствах с неустойчивым политическим режимом и экономикой, где часто разгораются войны и появляются неконтролируемые милитаризованные анклавы (как, например, «Исламское государство» в Бангладеш). А не так давно стало известно о том, что Россия ведет переговоры о создании плавучей атомной платформы с Суданом, где регулярно происходят вооруженные протесты и войны, а в этом году произошел военный переворот.

Два больших проекта «Росатом» ведет в центральной и восточной Европе. В 2014 году Россия, несмотря на серьезное сопротивление чиновников Евросоюза, экологов и активистов, подписала контракт с венгерским правительством о строительстве двух новых энергоблоков атомной электростанции «Пакш» в 100 километрах от Будапешта по российской технологии. Официальная цель строительства, которую озвучивали венгерские чиновники, – сохранить второе место по дешевизне электроэнергии в ЕС.

Другой проект – строительство атомной станции в Островце на западе Беларуси. Стройка разворачивается примерно в 10 километрах от границы с Литвой, страной-участницей Евросоюза.

Россия наладила экспорт атомных станций «под ключ» и вкладывает в них миллиарды долларов, в то время как, например, Китай вкладывает миллиарды в строительство плавучих солнечных панель, которые не загрязняют природу и используют естественный ресурс Земли. Почему так?

«Росатом» пытается усилить свое экономическое влияние и влияние России на геополитической арене с помощью своих атомных проектов, считает координатор «Белорусской антиядерной кампании» Татьяна Новикова.

А глава российской организации «Планета надежд» Надежда Кутепова, также выступающая против развития атомной энергетики и расширения влияния «Росатома», считает, что главная цель российских властей – подчинить себе как можно больше стран вокруг.

«У стран типа Турции или Бангладеш нет своих мощностей, чтобы хранить радиоактивные отходы, а значит, они будут отправлять их на хранение в Россию. Россия же всегда будет давать им хорошую цену на это топливо, – говорит она. – На демонтаж станции – в случае, если они захотят остановить производство, – денег у них тоже не будет. Выходит абсолютная зависимость от России – ядерное рабство».

«Никакого иного смысла, кроме политического, белорусский проект не несет, – говорит Новикова. – Мы говорили об этом еще в 2010 году, когда делали общественную экологическую экспертизу в комиссии с 15 учеными и специалистами. Беларуси не нужна электроэнергия в этом месте, в таком количестве, этот проект лишен какого-либо экономического смысла».

«Моя мама была ребенком, когда ее привезли в Озерск, и родители ей говорили, что везут ее в «подземный город» - нельзя было говорить, в какой, даже родне»

Правозащитница Надежда Кутепова, специализирующаяся на нарушениях в сфере ядерной безопасности, родилась в маленьком закрытом городе Озерск Челябинской области. Этот город образовался вокруг производственного объединения «Маяк» – предприятия, которое занимается созданием компонентов ядерного оружия, переработкой ядерного топлива и хранением радиоактивных отходов. В 1957 году на «Маяке» произошла авария, по масштабам сравнимая с чернобыльской катастрофой. Экологи, занимающиеся антиядерным движением, даже называют ее «первым Чернобылем» между собой. Об аварии стало известно только после катастрофы на украинской станции, когда развалился Советский союз.

Время было такое: вторая мировая только закончилась, ключевые мировые державы договорились об отказе использовать ядерное оружие в военных целях. Произошел формальный переход к «мирному атому», и Советский союз повсеместно распространял идею пользы атома для обогрева советского человека. И вдруг – авария.

Из-за нарушения системы охлаждения на озерской станции разрушилась ёмкость с высокорадиоактивными отходами. Взрыв полностью разрушил ёмкость из нержавеющей стали, в которой содержалось около 80 тонн радиоактивных веществ. Хранилище выбросило наружу массу радионуклидов.

Часть веществ осела вокруг «Маяка», а взвесь поднялась на высоту 1-2 километров и образовала радиоактивное облако с церием-144, цирконием-95 и строницем-90. Нуклиды заразили радиацией территорию около 23 тысяч квадратных километров, 217 городов и сел с общей численностью населения более 270 тысяч человек. Зараженную территорию советы назвали «Восточно-уральским радиоактивным следом», но эвакуировали людей не сразу. В первые 10 дней от облучения погибло более 200 человек, а пострадало только по официальным данным 250 тысяч человек, проживавших на зараженной территории в тот момент.

Отец Надежды Кутеповой был ликвидатором аварии на «Маяке», ее бабушка работала на предприятии, а мама – в озерской больнице, куда свозили больных и впоследствии годами лечили зараженных. В ее семье прямо или косвенно от условий работы и последствий аварии, говорит она, пострадали все: многие рано умерли от рака и других заболеваний.

«Для Озерска это типичная история, хотя я долго не понимала, почему у нас в городе люди так рано умирают, – рассказывает Кутепова. – У нас не принято было задавать такие вопросы. Узнали только в начале 90-х, когда постепенно стали раскрывать информацию об аварии. Тогда начались волнения у местных, они стали требовать компенсаций за облучение и права знать, что произошло. [Чтобы эти волнения погасить], в городе запустили слух: говорили, что это татары, башкиры женятся между собой, поэтому все такие больные. Придумывали сказки. А потом я попала на эко-конференцию, где выступал руководитель комитета по экологии нашего города, и он свободно рассказывал про аварии и текущие загрязнения. Меня эта информация поразила. Например, я узнала, что в поселке Новогорный (под Озерском) возле плутониевого завода загрязнения радиацией гораздо выше нормы. А там у людей сады, они грибы собирают на выходных, и ничего об этом не знают… Это в голове не укладывалось: если люди живут в опасности, они должны быть предупреждены».

Кутепова вспоминает, как в 2005 году японские журналисты попросили ее и коллег сделать фотографии Озерска. Они готовили материал про опасные электростанции, а поскольку Озерск закрыт для иностранцев, то самостоятельно сделать снимки они не могли. Экологи сделали несколько кадров с местного кладбища. На снимки попало пара десятков свежевырытых могил.

«У нас могилы роют заранее, по 20-30 штук, - объясняет Кутепова, – потому что у нас знают, сколько человек примерно умрет. Японцы тогда очень удивились. А мы уже и забыли, что есть такие вещи, которые никогда не будут считаться нормой».

Умирают в Озерске и сегодня – со времен аварии мало что изменилось. Болезни, связанные с облучением, передаются уже третьему поколению. В начале нулевых Надежда Кутепова создала общественную организацию «Планета надежд», чтобы бороться за права людей, которые пострадали от выбросов радиации, и за 16 лет добилась справедливости через суд для сотен жителей Урала. Одним она помогла получить статус пострадавших от аварии на «Маяке» и оформить компенсацию, другим – получить право въезжать на территорию закрытого Озерска. Дело в том, что каждый, кто родился в Озерске либо прописался в городке, по закону автоматически становится держателем государственной тайны. Часто местные не подозревают, что имеют доступ к гостайне, но этот факт позволяет Федеральной службе безопасности устраивать проверки на въезде в город и, если человек чем-то не угодил, не впускать. А если держатель гостайны решит рассказать что-то, что, по мнению ФСБ, можно считать раскрытием гостайны, то его могут упрятать в тюрьму на большой срок. Главным достижением Кутепова считает то, что «Планета надежд» добилась отмены этой нормы.

То, что Нельзя НАЗыВАТь

Тем не менее, тайна – это ключевое слово, описывающее ситуацию с атомной энергетикой в России и на территории постсоветских стран вообще.

«Секретность в атомном секторе была с самого начала, – говорит Кутепова. – Когда американцы взорвали бомбу [над Хиросимой и Нагасаки], Сталин решил, что и нам надо иметь свою бомбу. Ведомством, отвечавшим за разработку, назначили НКВД, которым руководил Берия. Поскольку НКВД был репрессивным органом, была поставлена задача хранить все в строгой тайне и преследовать тех, кто покушается на ее раскрытие. На бытовом уровне это выглядело так: тот, кто работал на производстве, не имел права упоминать, например, слова «плутоний» и «уран». У них были ключевые слова, которые применялись вместо. Работники не знали, что делается в соседних комнатах на предприятиях, и все боялись про это говорить. Моя мама была ребенком, когда ее привезли в Озерск, и родители ей говорили, что везут ее в «подземный город» – нельзя было говорить, в какой, даже родне».

Советская атомная энергетика долгое время развивалась в полной секретности, в том числе все, что было связано с жизнью города и его жителей. Кутепова вспоминает, как ее отправляли на каникулы к бабушке в Екатеринбург, и родители просили не говорить ей, откуда я приехала, «иначе приедет черный воронок».

«Нас науськивали видеть во всех вокруг шпионов, – говорит Кутепова. – Появился новый человек в городе, активничает – что это он тут делает? Обязательно все начинали разузнавать и передавать в «органы».

Постепенно советский диктаторский режим ослабевал, и густой слой тайны начинал таять. Во многом благодаря чернобыльской трагедии система полной секретности ядерной энергетики начала разрушаться. Стало ясно, что в обстановке, где тайна является тотальной, государство рискует безопасностью нации и целой планеты.

Однако свобода продлилась недолго. Правопреемница НКВД, российская ФСБ, включила механизмы тайны заново.

«Первая мысль: это просто «потеряшки», в пейнтбол играют, но быстро поняла, что это спецназ»

Эко-активистка Найля Ибрагимова родилась в Мурманске – городе, который местные иногда называют «мусорным гетто» и «кладбищем кораблей». В 2011 году она присоединилась к местному экологическому движению «Природа и молодежь», которое в то время было одним из самых активных и прогрессивных в России. Мурманские активисты выступали не просто против мусора на улицах, но и поднимали вопросы об опасности атомной энергетики. В 170 километрах от города работает Кольская атомная электростанция, которая питает весь регион. Отходы с нее отправляются на предприятие «Маяк», которое, в свою очередь, продолжает допускать утечки радиоактивных отходов в окружающую среду.

«Природа и молодежь» сотрудничала с одноименной норвежской общественной организацией и специализировалась на просвещении школьников и студентов по вопросам энергетики. Ибрагимова вместе с соратниками организовывала уроки в школах и университетах, проводила форумы и дискуссии с экологами, предпринимателями и чиновниками, которые способны принимать ключевые решения «наверху», проводили публичные акции и митинги. Лозунг «Атом мирным не бывает» был для них одним из главных.

«Нам казалось, что найти сторонников среди людей, которые пострадали от последствий атомной энергетики, несложно, – они же должны видеть чудовищность системы, – говорит Ибрагимова. – Мы все следили за тем, как Надежда Кутепова защищает права жителей, пострадавших от «Маяка», читали истории о том, как там рождаются дети с болезнями крови и другими формами рака… Но оказалось, что в действительности обыватели не задумываются о том, откуда берется электричество в их домах, не видят причинно-следственных связей, и уговорить их поддерживать экологов невозможно».

Постепенно на экологическое движение в Мурманске стали обращать внимание – но совсем не так, как хотелось активистам.

В сентябре 2013 году ФСБ по Мурманской области задержала экипаж судна Arctic Sunrise международной экологической организации Greenpeace. Активисты «Гринписа» пытались провести акцию протеста против добычи нефти в Арктике на нефтедобывающей платформе «Приразломная», принадлежащей российской корпорации «Газпром-Нефть». «Гринпис» стремился привлечь внимание мира к Северному полюсу, чтобы создать вокруг него всемирный заповедник с полным запретом на военные действия и добычу нефти и рыбы, как это уже удалось сделать в Антарктике. ФСБ посчитала, что эко-активисты пытаются захватить российскую нефтяную платформу, и арестовали весь экипаж. Более двух месяцев члены Arctic Sunrise провели в мурманском изоляторе.

Расстрельная экология

Более двух месяцев члены Arctic Sunrise провели в мурманском изоляторе. А «Природа молодежь» проводила акции в их поддержку. Позже Третейский суд в Гааге вынес вердикт, что действия российской стороны нарушили статьи Конвенции ООН по морскому праву.

Но у местных сотрудников ФСБ появилась новая цель. Ибрагимова вспоминает, что ей все чаще стали звонить сотрудники центра «Э» по борьбе с экстремизмом – чтобы обсудить какую-нибудь из акций организации.

Летом 2015-го случился пик внимания российской спецслужбы к мурманским экологам. «Природа и молодежь» организовывала очередной выездной эко-лагерь у подножия Хибин. Каждый год организаторы выбирали фокус-тему, которую стоило обсудить с профессиональными экологами и начинающими активистами, и в том году темой стала «Зеленая утопия».

Никто из посторонних не знал, где будет располагаться лагерь. Однако в первый же день, сразу после того, как Найля Ибрагимова произнесла вступительную речь, она увидела, что лагерь окружен спецназовцами в бронежилетах с автоматами в руках.

«Первая мысль: это просто «потеряшки», в пейнтбол играют, – вспоминает Ибрагимова. – Но быстро поняла, что это спецназ ФСКН (Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков), человек пятнадцать. Они сказали, что им якобы поступило анонимное сообщение, что в нашем лагере употребляют наркотики. Один из участников заметил, что чуть выше лагеря был снайпер… Они приехали на молодежный эко-лагерь со снайперами! Наркотиков они, конечно, не нашли».

Ибрагимова говорит, что для нее этот инцидент стал точкой невозврата.

«Тогда я впервые начала бояться, – говорит она. – Появилось чувство несправедливости, детское, как топанье ногой. Я ведь занимаюсь общественно важными делами, не только для себя это делаю, а чтобы всем было комфортно жить, но репрессивная машина нас давит. Почему?»

Активистка решила покинуть Мурманск. Тем летом она уехала сначала в Германию, чтобы помогать сирийским беженцам в одном из миграционных центров, а затем приехала в Воронеж. Там, в российском городе неподалеку от украинской границы, Ибрагимова продолжила заниматься экологическими инициативами. Например, с местными коллегами из организации «Экозащита» запустила кампанию по защите яблоневого сада, который собирался вырубить представитель воронежской «Единой России». За полгода им удалось добиться защиты сада, и Найля постепенно стала чувствовать себя здесь своей. Но произошло кое-что совершенно неожиданное.

На 30-летие трагедии «Экозащита» организовывала аудиовизуальный перформанс с читкой отрывков из книги Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва» в книжном клубе «Петровский». В перформансе должны были участвовать художники и поэты, а Найля подбирала отрывки из книги. Однако за несколько часов до начала перформанса арт-директор клуба сообщила ей, что если в постановке планируются «радикальные высказывания» в контексте атомной энергетики, то придется их убрать.

«Одна из работниц клуба рассказала мне, что провела несколько дней на допросах в ФСБ из-за этого мероприятия, и там говорили, что я в Мурманске чем-то «не тем» занималась, что я – «асоциальный элемент», – говорит Ибрагимова. – То есть ФСБ приходит уже не к тебе, а к людям, с которыми ты сотрудничаешь. Перформанс мы отменили и больше с тем клубом не работали. Но вдуматься только – мы ведь говорили про 1986-й год! Почему мы до сих пор не можем про это открыто говорить?»

После случая в Воронеже Ибрагимова вынуждена была уехать из России, подальше от преследований спецслужб. Сегодня она продолжает заниматься экологическими и правозащитными проектами в Украине.

«Ты не знаешь правды, не понимаешь, что происходит, а вокруг ходят слухи о смешивании зараженного зерна с чистым и продажи его в магазинах»

26 апреля 1986 года в Припяти дул юго-восточный ветер. Когда в четвертом энергоблоке произошел взрыв, от горящего реактора образовалось облако, разнесшее радионуклиды йода и цезия по большей части Европы. Больше всего от заражения пострадала территория Беларуси, к северо-западу от реактора. Именно этот факт оказал ключевое влияние на становление белорусского оппозиционного движения.

«Ты не знаешь правды, не понимаешь, что происходит, а вокруг ходят слухи о смешивании зараженного зерна с чистым и продажи его в магазинах, – рассказывает Ирина Сухий, руководительница белорусской общественной организации «Экодом» и соосновательница Белорусской антиядерной кампании. – При этом массово продавалось дешевое молдавское вино, потому что вино выводит радиацию… Такое происходило только в Беларуси: у нас радиация пятнами выпала по всей стране. Если посмотреть карту тех лет по загрязнениям – а она долго продавалась в каждом белорусском магазине – то можно увидеть, что даже далеко от Чернобыля выпали серьезные осадки с большим количеством цезия и стронция».

С перестройкой ситуация начала меняться, информации стало больше, а оппозиционные «совку» настроения становились все мощнее. Тема Чернобыля сопровождала становление независимости страны.

Одним из самых важных ежегодных событий в Беларуси до сих пор считается акция «Чернобыльский шлях». Это шествие проводится с 1989 года, и каждый раз вызывает реакцию со стороны руководства государства: участников неоднократно разгоняли дубинками, запрещали проводить шествие, преследовали митинговавших. «Шлях» считается оппозиционным событием, а один из его ключевых и неизменных лозунгов – «Атом мирным не бывает».

«Белорусский народный фронт» (главная оппозиционная партия Беларуси, выступающая за возрождение белорусского языка и культуры и присоединение к Евросоюзу и НАТО) появился и развился, по сути, на чернобыльской теме, это было главным аргументом сопротивления, – говорит Сухий. – Поэтому, когда в 2006-м власти начали говорить о строительстве АЭС в Беларуси, это стало шоком. Мы обратились к правительству с вопросом, как они видят роль общественных организаций в проведении слушаний на этот счет, и нам тогда сказали, что видят нашу роль в развеивании радиофобии в обществе и создании центров пропаганды атомной энергетики».

ЧеРНОБыЛЬСКИЙ путь

«Экодом» с 2008 года борется за прекращение строительства Белорусской атомной электростанции в Островце на границе с Литвой. Когда произошла авария в Припяти, Ирине Сухий было 23 года. Поначалу, вспоминает она, факт радиоактивного взрыва «не торкнул». Накрыло, говорит, через пару лет, когда забеременела и поняла, что неясно, что можно есть – казалось, будто вокруг все заражено, а правительство не давало полной информации о последствиях аварии.

В 2008-2009 годах стало ясно, что строительства белорусской атомной станции не избежать. Тогда же позиция общественников и политиков по поводу БелАЭС разделилась: в БНФ, например, стали обсуждать, как обеспечить безопасность новой станции, чтобы не повторять ошибок Чернобыля, а «Экодом» выступил с позицией, что атомная энергетика по дефолту опасна. В тот же период стала формироваться коалиция экологов, активистов и ученых – Белорусская антиядерная компания, которая должна была объединить всех в борьбе против АЭС.

«Мы были убеждены, что все белорусы лягут поперек рельс, и АЭС не построят, – вспоминает Ирина Сухий. – Но вдруг, мы оказываемся фактически в одиночестве. Это такая классическая белорусская ситуация: все получают иностранные гранты, а для этого обязаны получать разрешение от государства, и в случае, если грант от Евросоюза, то еще и «добро» от КГБ. «Экодому» устроили множество проверок, сделали нам три предупреждения, а это позволяет закрыть организацию. В итоге не закрыли, но теперь мы не можем принимать иностранные деньги. Никто не хочет получить такие проблемы, как у нас».

Эколог и правозащитница Татьяна Новикова признается, что поначалу не верила, что АЭС действительно начнут строить. Когда она присоединилась к движению, шел 2009 год, самый разгар протестов. Против АЭС выступали местные партии, активисты, лидеры и общественные организации.

«В нашей недемократической стране власти убивают общественные движения на корню, когда те только появляются. Когда возникла БАЯК, начали угрожать организациям, людям, проводить внеплановые налоговые проверки, выписывать штрафы за якобы нарушения, вызывать в КГБ, приходить к родителям студентов на работу, – вспоминает Новикова. – Когда местные жители организовали кампанию «Островецкая АЭС – это преступление», им начали угрожать увольнением с работы и не только. В итоге у движения не оказалось в нужный момент нужной массы, которая могла бы остановить процесс».

Ирина Сухий, руководительница белорусской общественной организации «Экодом»
Фото: Заборона

На официальном белорусском телевидении каждый день показывают новости о продвижении в строительстве атомной станции и сюжеты о преимуществах атомной энергетики. В одном из репортажей работник АЭС произносит такую фразу: «Атомка наша строится на ошибках Чернобыля». Экологи же считают, что белорусская «атомка» началась с ошибки.

Идея белорусской атомной электростанции впервые появилась еще в 60-е, но рассмотрение проекта все время переносилось. После аварии на Чернобыле идея появилась снова, но под давлением общественности был принят мораторий на строительство. В середине «нулевых» обсуждение проекта возобновилось. В качестве ключевого партнера была названа Россия. В декабре 2008 года правительство определилось с площадкой для стройки – городок Островец возле литовской границы.

«Проблема в том, что по территории Островца проходит активный геологический разлом, это экспериментальный, дофукусимский проект – сырой, не обкатанный, – говорит Татьяна Новикова. – На момент начала строительства в мире не было станций, которые могли бы подтвердить, что это хорошие технологии. Беларусь импортировала непроверенную технологию из России. Кроме того, недавние стресс-тесты БелАЭС выявили ряд новых проблем фактически во всех областях исследования: например, не доказана ни сейсмоустойчивость оборудования, влияющего на безопасность, ни надежность функционирования системы глубокоэшелонированной защиты. Этот проект не безопасный и не современный. Да и нет в мире безопасных АЭС. Безопасные – это те, которые не загрузили топливом, которые просто стоят. Сегодня в мире никто не может гарантировать стопроцентной безопасности какой-либо атомной электростанции, того, что не случится выброса радиации, включая масштабного».

Поначалу Беларусь предлагала Китаю и США вложиться в АЭС, но вскоре Россия заявила, что участие американцев и китайцев исключено «по политическим мотивам». Финансирование проекта практически полностью взял на себя «Росатом»: на строительства выделили кредит в 10 миллиардов долларов, тогда как общая стоимость проекта – 11 миллиардов. Приблизительно такие же суммы «Росатом» вкладывает и в венгерскую «Пакш-2», и в проекты в других странах. Экологи, выступающие против экспансии «Росатома» и против ядерной энергетики как «грязной» и угрожающей человечеству, считают, что Россия через вложение миллиардов в АЭС за границей окружает себя лояльными странами, чтобы сделать их полностью зависимыми.

«Атомная энергетика возникла не для того, чтобы обогреть человечество, а как производная от атомного оружия, – говорит Новикова. – Атомная энергия появилась в странах, где начали создавать военный ядерный арсенал, – в США, СССР, Франции, Великобритании. Затем маленькие недемократические страны решили завладеть этим материалом, чтобы с ними начали считаться. Это не «технология будущего», она не развивается, а только плодит опасные отходы».

Островецкая АЭС начала строиться без архитектурного проекта, говорит Татьяна Новикова. В конце мая 2012 года строители принялись рыть и бетонировать котлован под реактор первого энергоблока, а проектная документация была разработана и утверждена только в 2013-м. Кроме того, не решена проблема обращения с отработавшим ядерным топливом. В проекте белорусской АЭС не предусмотрена даже площадка для сухого хранения, а значит, выгружать самый опасный вид отходов из бассейнов выдержки будет просто некуда.

А в июле 2016-го стало известно, что на строящейся станции произошла первая серьезная авария. Местные сотрудники анонимно рассказали прессе, что 10 июля упал с четырехметровой высоты корпус реактора, который только установили. Перед этим, сообщили они, на стройке были перебои со светом, а замеры длины не совпадали с контрольными. Белорусские власти не отреагировали на это публично и никогда не рассказали, что произошло на самом деле. Представители «Росатома» утверждали, что корпус лишь легко коснулся земли, хотя очевидцы утверждали, что грохот от падения было слышно за пределами стройки. В свою очередь, ученые, входящие в антиядерную кампанию, выяснили, что корпус изготавливался заводом в Волгодонске, для которого это был первый реактор, изготовленный за 30 лет. Вскоре стало известно, что российская компания поменяла упавший корпус на новый.

Белорусские экологи утверждают, что на производстве происходит масса нарушений. Например, Татьяна Новикова говорит, что, по данным ее источников, постоянно гибнут рабочие, нарушается трудовое законодательство Беларуси и техника безопасности.

ошибки «атомки»

А руководительница «Экодома» Ирина Сухий утверждает, что на строительство АЭС посылают студентов для прохождения практики.

«Студенты возвращаются со стройки и рассказывают: мы там проложили электрические сети, нужно было забетонировать, но оказалось, что забыли изоляцию положить, и бетон надо было разломать, разламывали – перебили проводку, – пересказывает Сухий. – Сколько еще мы не знаем, что там происходит и чем это нам грозит!»

«У меня такое впечатление, что те, кто строят БелАЭС, «учатся» на ошибках Чернобыля, чтобы их в точности повторить – это точно такое же экспериментирование в условиях нарушений норм, спешки и приказа сдать любой ценой, – говорит Новикова. – Ученые-атомщики – Лепин, Федюшин, Воронежцев – которые создали кампанию «Ученые за безатомную Беларусь», участвовали в ликвидации последствий Чернобыля и были научены ошибками Чернобыля. Они еще в 2009-м начали говорить о том, что Островецкая АЭС – ненужный и опасный проект для Беларуси, но [президент Беларуси] Лукашенко назвал их «врагами народа».

Усилий белорусских экологов пока что хватает только на то, чтобы рассказывать про проблемы с островецкой АЭС на международном уровне. Главный союзник активистов – соседняя Литва. Литовский Сейм принял закон, который запрещает покупку электроэнергии у стран, где действуют небезопасные атомные станции. Также члены литовского правительства регулярно выступают в Европарламенте с критикой белорусского атомного проекта и пытаются продавить санкции в отношении «Росатома», но пока что вес литовских политиков и лоббистов в Евросоюзе невелик, а возможность масштабной катастрофы не вызывает у европейцев должного беспокойства.

Ключевым достижением Белорусской антиядерной кампании экологи пока что считают то, что благодаря поддержке со стороны Евросоюза им удалось изменить экологическое законодательство в своей стране.

«Поскольку мы жаловались на несоответствие строительства БелАЭС международным конвенциям, – в первую очередь, на то, что власти не провели общественные слушания, – то Беларусь буквально заставили принять закон об обязательном информировании общественности о процессах на АЭС, – говорит Сухий. – И пока на станцию не завезли ядерное топливо, остается небольшая надежда, что ее не запустят. Тем не менее, у нас на рельсы никто не ляжет, когда будут везти топливо. А если и ляжет, то его отвезут в тюрьму – результата не будет».

Радиация действует на организм человека жестоко: ее не видно, она проникает во внутренние органы, разрушая клетки и разрывая химические связи в важнейших молекулах ферментов, которые управляют жизненными процессами. Большая доза излучения – как та, что вышла наружу после взрыва четвертого реактора на Чернобыльской АЭС, – способна убить человека за считанные часы либо медленно убивать его болезнью годами.

По мнению белорусского ученого, доктора медицинских наук и профессора Юрия Бандажевского, вынужденного жить в эмиграции в Украине, восточноевропейский регион, подвергшийся действию радиации во время аварии на Чернобыльской АЭС, до сих пор в опасности. Пока существует атомная энергетика и нынешний подход к ней в постсоциалистических странах, перспективы у планеты довольно мрачные, считает он.

Бандажевский участвовал в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы и посвятил всю жизнь исследованию влияния мелких доз радиации на организм человека. В процессе изучения, еще в 90-е, он пришел к выводу, что воздействие цезия – одного из радионуклидов – создает проблемы для сердечно-сосудистой системы людей, проживающих на зараженных и близких к зараженным территориях. Белорусским властям, заговорившим о строительстве БелАЭС в 1999 году, результаты работы Бандажевского не понравились: его посадили за решетку на 8 лет, придумав уголовное дело со взятками в Гомельском медуниверситете, где тот работал ректором. Международная организация Amnesty International признала профессора «узником совести», и после выхода из тюрьмы он перебрался в Киев, где создал исследовательский Центр экологии и здоровья.

По данным мониторинга, который проводила команда Бандажевского при поддержке Евросоюза в районах, соседних с чернобыльской зоной отчуждения, у 40% детей нарушен гормональный фон, у 10% есть нарушения работы щитовидной железы, а у 35% – нарушения структуры печени, и в целом наблюдается высокая смертность, несмотря на то, что дети родились гораздо позже аварии на ЧАЭС. По его словам, организм реагирует на небольшие поступления радионуклидов, и это вызывает изменения во всех органах, гипофизе, щитовидной железе, костно-мышечной системе, и нарушает обмен кальция. При этом Бандажевский уверен, что в Беларуси ситуация со здоровьем у детей гораздо хуже, чем в Украине, поскольку радиоактивная нагрузка на белорусов после аварии была больше, а проблема не изучается учеными и даже замалчивается.

Исследования Центра экологии и здоровья показывают, говорит профессор, что загрязнённые территории не очищаются, а наоборот, радиоактивные элементы проживают новые биологические циклы, по-новому проявляются в среде и влияют на живые организмы. Профессор уверен, что зоны отчуждения нужно расширять, а не сокращать.

«Россия развивает международный рынок хранения ядерных отходов в таких закрытых городах, как Озерск – там самое послушное население, никто слова не скажет»

Тем временем, в Беларуси готовятся уже в начале 2020 года запустить атомную станцию, а Россия продолжает пополнять пакет атомных проектов. При этом, «Росатом» регулярно допускает утечки радиации и серьезные аварии на своих предприятиях. Например, в июле 2019-го на атомной подлодке с неформальным названием «Лошарик» в Баренцевом море произошел пожар, унесший жизни 14 моряков.

«Увлекшись коммерческой деятельностью, с одной стороны, и прикрываясь секретностью и значимостью в оборонных программах, с другой, «Росатом» ослабил контроль за качеством, – говорит российская эколог Надежда Кутепова. – В Озерске, например, хранится 400 тонн плутония... И если вы пойдете на форумы и почитаете, что пишут работники хранилища, то увидите, что они не могут сообщить о нарушениях, потому что им сразу снизят премии. У них нет мотивации следить за качеством, поскольку это наказуемо. Поэтому я считаю, что мы находимся в опасности».

Атом мирным не бывает

Кутепова видит угрозу в том, что «Росатом» непредсказуем в своей реакции на инциденты. К примеру, в сентябре 2017 года произошла серьезная утечка радиоактивного изотопа рутения в Челябинской области. Первыми об этом сообщило немецкое федеральное ведомство по радиационной защите, а международная группа учёных совместно с Кутеповой выяснила, что утечка произошла из хранилища предприятия «Маяк». Ни «Росатом», ни официальные российские органы, отвечающие за экологические вопросы, не комментировали инцидент и даже утверждали, что не имеют к утечке никакого отношения.

«Мы увидели, что «Росатом» не несет ответственности по своим инцидентам, а ведь после Чернобыля была принята конвенция о срочном оповещении населения и международного сообщества о радиационных утечках и авариях», – говорит Кутепова.

По мнению экологов, выступающих против атомной энергетики, самая большая проблема сегодня заключается в том, что мест с опасным уровнем радиации становится все больше, как и радиоактивных отходов.

«Количество реакторов увеличилось, значит, и количество отработанного топлива тоже, – говорит она. – Это как с мусором: чем больше едим, тем больше отходов производим. Где все это хранить? По моим прогнозам, Россия развивает международный рынок хранения ядерных отходов в таких закрытых городах, как Озерск – там самое послушное население, никто слова не скажет. Законодательство России отдает право принимать решения о размещении отходов муниципалитетам, то есть решают жители Озерска, где мэр – бывший сотрудник ФСБ, – и они абсолютно со всем согласны. Но историческое развитие России непредсказуемо, и в далекой перспективе с нашими отходами может произойти все что угодно. Этот вопрос должен быть выведен с национального уровня на международный».

«Существует активно развивающаяся возобновляемая энергетика, но ее троллят, потому что солнечные панели и ветряки делают людей более независимыми от государства и корпораций, а им это неудобно, – считает белорусская эколог Татьяна Новикова. – Даже в Америке людям промывают мозги, якобы ветряки вызывают рак, что полный нонсенс. На самом деле, ничто по своим последствиям не сравнится с добычей и переработкой урана, с авариями на АЭС и крайне токсичными отходами, остающимися на сотни тысяч лет».

«Если ты занимаешься не мейнстримными эко-вопросами, – не мусор разделяешь, а говоришь про радиоактивные отходы, – то это всегда вызывает конфликт с государством»

После начала российско-украинского вооруженного конфликта на Донбассе в 2014 году российские спецслужбы сосредоточились на преследовании общественных активистов, критикующих власть, и стали сильнее обращать внимание на экологов и активистов, которые специализируются на ядерной энергетике. Закон об иностранных агентах, который был принят в России в июне 2012 года и направленный против общественных организаций, получающих финансирование от иноземных фондов, стал активно использоваться властями для подавления «неудобной» деятельности. Одной из первых экологических организаций, которые попали под действие закона, стала «Планета надежд» Надежды Кутеповой. Организацию признали иностранным агентом, а на саму Кутепову попытались возбудить уголовное дело о неуплате налогов. К ней в офис приходили с обысками, сотрудники силовых служб заявлялись в детский сад (у Надежды четверо детей), блокировали банковские счета и сторожили возле дома в Озерске.

Последней каплей стал пропагандистский фильм «Ядерное сердце России», который вышел на канале «Россия-24». В нем говорилось, что «Планета надежд» занимается промышленным шпионажем, разваливает атомные предприятия и готовит «цветную революцию» в Озерске. А вскоре вышел большой репортаж телеведущей Ольги Скабеевой, где она показала дом и номер квартиры, в которой жила Кутепова, и назвала ее американским шпионом, разваливающим «ядерный щит» страны. Адвокат порекомендовал правозащитнице собрать вещи и как можно скорее уезжать из России: со дня на день ей могли предъявить официальные обвинения. 7 июля Кутепова была уже с детьми в Париже, а спустя год получила политическое убежище во Франции.

«Сопротивление нашей организации было неимоверное, – говорит Кутепова. – В результате, люди, которые были активны и которых государство воспринимало как серьезных оппонентов, уехали, либо находятся под прессом, либо они в возрасте и не могут составить серьезной структуры. Движение ослабло».

Российский социально-экологический союз ведет мониторинг преследований правозащитников в сфере экологических движений в России. Например, за время применения закона об иностранных агентах с 2014 года власти включили в реестр 31 экологическую общественную организацию, после чего 22 из них вынуждены были закрыться. При этом только за первые 5 месяцев 2019 года было зафиксировано убийство эколога, 7 нападений на эко-активистов, 5 случаев уголовного преследования и минимум 110 случаев административного.

«Из-за преследований в России произошло самоцензурирование активностей у экологов, особенно среди организаций, которые не были признаны иностранными агентами, – говорит сопредседатель Российского социально-экологического союза Виталий Серветник. – Я наблюдал самоцензурирование организаций в том, что касается выбора формулировок, как говорить про тот или иной вопрос. Говорить про проблему мусора проще, чем про проблему радиоактивных отходов, потому что это происходит прямо под носом у жителей: свалка горит, пахнет, мешает. С вопросом атомной энергетики так не получается. Ну, и репрессии действительно заставили эко-движение пойти на спад, очень многие уехали из страны».

Исход экологов происходит не только в России, но и в других странах бывшего «совка». Татьяна Новикова, годами занимающаяся борьбой против строительства атомной станции в Беларуси, уехала учиться в другую страну, чтобы продолжить научную деятельность в области экологии, поскольку в родной Беларуси это практически невозможно. Кроме того, на родине ее и других эко-активистов постоянно травят и массово троллят в интернете за позицию по отношению к островецкой АЭС.

Новикова считает, что троллинг и попытки маргинализации экологических вопросов активизировались в связи с тем, что экологи стали популярными – как, например, известная на весь мир шведская активистка-подросток Грета Тунберг. Белорусская активистка говорит, что экологические проблемы перестали быть маргинальной темой и стали интересовать широкую публику.

Тем не менее, заниматься экологией и бороться с атомной энергетикой по-прежнему опасно, в то время как экспансия «Росатома» продолжается, а альтернативы, способной полностью заменить «грязную» энергетику, все еще нет. Даже в Украине – стране, с которой Россия ведет необъявленную войну, и которая считается «образцово-показательной» в позиции по поводу атомной энергетики, – есть «российский след». В 2018 году украинское государственное предприятие «Энергоатом» выбрало в качестве производителя новых реакторных установок для Хмельницкой АЭС компанию Škoda JS, которая через посредника принадлежит российскому «Газпромбанку». Для России, очевидно, критически важно присутствовать в атомной энергетике соседей, чтобы иметь рычаги влияния на политические и экономические решения. Экологи считают, что в обществах на постсоветском пространстве об этом в основном молчат, тогда как должны трубить на каждом углу и искать решения.

«Если ты занимаешься не мейнстримными эко-вопросами, – не мусор разделяешь, а говоришь про радиоактивные отходы, – то это всегда вызывает конфликт с государством, – говорит Найля Ибрагимова. – Государство считает, что молодежь не должна лезть в вопросы государственной важности, а должна собирать макулатуру – тогда проблем не будет. Но долго так не получится: Земля-то не плоская, дальше молчать, как будто ничего не происходит, будет все сложнее».

«Без изменения системы государства мы не добьемся реальных экологических изменений, – говорит Ирина Сухий. – Можно ожидать, что граждане выйдут на улицы и поменяют режим? За 25 лет не получилось. У нас выученная беспомощность: полное ощущение того, что не способны на что-либо повлиять. Молодые уезжают, а в стране остаются законопослушные граждане.

законопослушные граждане