Пока правительство в России декларирует поддержку семейных ценностей и агитирует за повышение рождаемости, в психоневрологических интернатах женщинам делают принудительные аборты и стерилизуют. Публикуем материал CodaStory.
«Вы сами как дебилы, и дебилов будете рожать», — сказала психиатр Уктусского пансионата Валентина Петровна Маргарите Коневой в 2016 году, вызвав ее в свой кабинет. Маргарита не была беременна, но на тот момент уже начала жить с другим клиентом пансионата — Николаем. Врач поставила 25-летнюю девушку перед выбором: либо она соглашается на операцию по стерилизации, либо ее отправляют в психоневрологический интернат (ПНИ). «Я понимала, что это значит, поэтому пришлось согласиться, — вспоминает Маргарита. — Я очень не хотела в ПНИ».
Жители пансионата могут покидать его территорию и тратить свою пенсию самостоятельно (правда 75 % ее они отдают за проживание), а из психоневрологического интерната выйти почти невозможно.
Маргариту в тот же день увезли в городскую больницу № 20 Екатеринбурга — она даже не успела предупредить своего молодого человека. Как утверждает девушка, документы на согласие о проведении операции подписали за нее, хотя она дееспособна: «Я просто ревела, я понимала, что со мной происходит и что это пожизненно».
Через день ее вернули в пансионат. Николай увидел возлюбленную и понял, что с ней произошло: аналогичную операцию — перевязку фаллопиевых труб, после которой женщина не может иметь детей — провели на тот момент уже десятку постоялиц пансионата. Но никому за его стенами было об этом неизвестно: «А кому мы пожалуемся? — говорит Маргарита. — Это, как говорится, со всеми у нас такое в пансионате было». Ей было больно после операции, но никто из персонала к ней так и не подошел. В пансионате есть штатный психолог — но поговорить с ним девушке тоже не предложили.
В 2019 году Маргарита с боем и судами смогла получить квартиру, чтобы выйти на волю. Они расписались с Николаем и теперь живут вместе: «Что грустить, жизнь продолжается. Никуда не денешься. Но обидно до слез, эта боль в душе на всю жизнь во мне».
Женщины заговорили
По закону стерилизацию можно проводить только женщинам старше 35 лет или уже имеющим двоих детей и только с их письменного согласия — или по медицинским показаниям. Среди этих показаний, перечисленных в перечне Минздрава, например, туберкулез, злокачественные опухоли, тяжелые хронические психические расстройства. Если человек лишен дееспособности, операция должна проводиться по решению суда и с согласия опекуна, которым почти всегда является директор интерната.
«Мы с вами видим, у совершенно здоровых пар появляются дети с тяжелыми болезнями или отклонениями в развитии. Так и наоборот, у людей с психическими расстройствами рождаются здоровые дети, — объясняет клинический психолог Мария Сиснева, организатор движения «STOP ПНИ». — То есть существуют заболевания, которые обусловлены геном (например, гемофилия). Но гена, отвечающего за шизофрению или умственную отсталость, нет. Мы можем всего лишь говорить о более высокой предрасположенности к заболеванию. Но то же самое касается, например, диабета, сердечно-сосудистых заболеваний или онкологии. Им тоже всем теперь не рожать?».
В середине сентября одна из подвергнутых стерилизации жительниц Уктусского пансионата заговорила: видео c Людмилой Гусевой опубликовало городское издание «Лампа Екатеринбург». После этого в телеграм-канале Baza появились еще несколько роликов с другими жительницами пансионата, которые, по их словам, подверглись той же операции.
Директор пансионата Ирина Верхоланцева заявила, что с 2006 года стерилизацию прошли 15 жительниц пансионата, четыре из которых были недееспособными. Верхоланцева говорит, что операции были добровольными, и все женщины давали письменное согласие. Но постоялицы пансионата, как и Маргарита, утверждают, что сделали это под давлением — в случае отказа их обещали отправить в психоневрологический интернат.
Министерство социальной политики Свердловской области начало проверку. Депутат Госдумы и заместительница председателя комитета по вопросам семьи, женщин и детей Оксана Пушкина также обратилась в Генпрокуратуру с просьбой проверить пансионат. Омбудсмен Свердловской области Татьяна Мерзлякова подтвердила, что такие случаи были, но последний раз, по ее словам, женщину из Уктусского пансионата стерилизовали в 2016 году.
Сейчас ситуацию в пансионате проверяют.
По всей России
Создатель «Лампы», журналист Андрей Казанцев на прошлый Новый год устроил в паблике во Вконтакте конкурс — разыгрывали машину. Победителем оказался один из подписчиков, Андрей Богданов. Он сразу сказал, что хочет передать автомобиль в интернат, где он рос. «Мы подумали: хотели сделать доброе дело, а он его еще дальше продолжил. Так и начали общаться», — вспоминает Казанцев.
В марте Богданов позвонил своему тезке-журналисту в панике: его жену положили в больницу с острыми болями на фоне менструации, после укола ей стало плохо. Персонал больницы на приступ женщины никак не отреагировал — только переложили в коридор около туалета, чтобы не мешала своими криками. Когда Андрей Казанцев доехал до больницы, он застал Богданова с умирающей женой на руках.
Рассказывая про умершую жену, Богданов поделился, что они планировали ЭКО. «Ее стерилизовали», — рассказал мужчина, заверив, что это «нормальная практика» в Уктусском пансионате. «И я начал говорить с женщинами: одна, вторая, третья… — рассказывает Казанцев. — Они своими словами рассказывали разные истории, у которых смысл один — они пережили стерилизацию. Я лично поговорил с семью из них».
Ситуация в Уктусском пансионате уже неделю обсуждается федеральными СМИ. Но это не первый подобный случай — принудительные стерилизации проводятся по всей России.
В 2009 году после проверок нескольких психоневрологических интернатов в Пермском крае выяснилось, что начиная с 2004 года недееспособным женщинам там делали принудительные аборты, и во время этой операции без их ведома проводили стерилизацию. В 2010 году директора Озерского ПНИ, где стерилизации подверглись 14 женщин, осудили на два года условно за превышение должностных полномочий (часть 1 статьи 286 УК РФ).
В 2011 году женщина из Волгограда узнала, что ее стерилизовали во время нахождения в ПНИ. Прошло уже семь лет после ее выхода из учреждения, они с мужем безуспешно пытались завести ребенка. Ей присудили 500 тысяч рублей компенсации в суде, но не наказали никого из имевших отношение к операции.
В Уфе в 2015 году врач провела стерилизацию недееспособной женщине по просьбе опекуна, но без решения суда. Спустя два года против нее возбудили уголовное дело о халатности. В 2016 году «Коммерсантъ» также писал о том, что женщинам в подмосковных ПНИ проводят стерилизацию во время принудительных абортов.
Разрезали, зашили
В 32 года Зульфия Баязидова из Астрахани влюбилась. С Николаем Юриковым они росли в одном интернате для детей-инвалидов. Николай признается, что Зуля ему нравилась еще тогда. Но в 21 год они попали в разные психоневрологические интернаты и потерялись. Зуля оказалась в Старо-Волжском, Николай — в Наримановском, где он вскоре начал заниматься восстановлением дееспособности. Сначала написал матери, которую еще в его детстве лишили родительских прав, чтобы она его забрала. Потом, уже живя вместе с ней в Астрахани, смог восстановить свою дееспособность через суд (поставленный ранее диагноз «шизофрения», по его словам, не подтвердился), и встал в очередь на квартиру. Однажды он приехал в Старо-Волжский ПНИ и увидел Зулю. Взял ее номер, начали переписываться. Вскоре Николай получил квартиру и предложил ей жить вместе.
Несмотря на то, что Зуля, по его словам, дееспособная, и имела право расторгнуть договор с ПНИ, отпускать ее не хотели. Тогда опекун Вера Дробинская, которая помогает жителям интернатов в Астрахани, посоветовала им пожениться.
Пятнадцатого декабря 2015 года Николай написал Дробинской: «Вера, все, я забрал Зулю насовсем, все документы забрали, нам все подписали, я рад».
Пара очень хотела ребенка, но Баязидова никак не могла забеременеть. Николай повез ее в санаторий. Когда женщине сделали полное обследование, оказалось, что у нее нет матки. Зуля об этом не знала.
«Принудительный аборт ей сделали в 2005 году в Старо-Волжском ПНИ, — рассказывает Николай. — В нашем детском доме Разночиновском вообще всем девочкам, которые забеременели, делают аборт и стерилизацию. Со всеми так делают, потому что они все там недееспособные».
Зуля очень хотела ребенка и знала, что в ПНИ это невозможно. По словам Дробинской, которой Зуля подробно рассказывала о случившемся, чтобы скрыть беременность, она сбежала к тете, но та быстро сдала ее обратно в интернат. Это повторилось несколько раз. Когда в интернате узнали о беременности, девушку отправили на аборт. Зуля вспоминала, что сначала врач делал какие-то манипуляции в самом интернате, но в итоге отвез ее в Александровскую больницу, где ей поставили наркоз и сделали кесарево сечение. Когда девушка очнулась, ребенка уже не было.
«Им даже не пришло в голову, что ей надо что-то объяснять. Просто разрезали, зашили, и все. Как собаку», — возмущается Дробинская.
Вера Дробинская говорит, что медицинскую карту Баязидовой изъял Следственный комитет, после чего в возбуждении дела отказали за отсутствием состава преступления — операцию якобы провели по медицинским показаниям. Хотя Зуля утверждала, что срок был уже большой, около семи месяцев, и ребенок внутри нее уже шевелился. Медицинскую карту она не видела, поэтому неясно, по каким медицинским показаниям сделали аборт и удалили матку и на каком сроке это произошло.
Николай и Зуля хотели усыновить ребенка, но не прошли медицинскую комиссию — Николай говорит, что психиатр отказал им из-за того, что будущие родители еще за год до этого проживали в ПНИ.
Дробинской часто звонят из интернатов и просят помощи. Она говорит, что принудительные аборты происходят там постоянно. Но если про аборт женщина хотя бы знает, то про стерилизацию может не знать годами.
«Стерилизовать их легко, а узнать это практически невозможно. Если перевязывают маточные трубы, то просто на УЗИ это не увидишь. Женщины этого, конечно, боятся, а директора и рады были бы всем сделать стерилизацию, но для этого нужен свой гинеколог, с которым будет договоренность», — объясняет Дробинская.
В самом ПНИ операции не проводят, девушку надо везти в больницу, и если аборт проводится с нарушениями — например, на позднем сроке, без медицинских показаний или без согласия девушки — должен быть знакомый врач, который на это пойдет.
«Мы же девушки, нас природа создала, чтобы рожать»
Многие из жителей ПНИ попадают туда сразу из ДДИ, детских домов для детей-инвалидов. С ними никто не ведет бесед ни о контрацепции, ни о сексуальном просвещении в целом.
«У них полностью отсутствует сексуальное образование, они не имеют никакого представления о репродуктивном здоровье, в том числе о контрацепции», — рассказывает координатор программ фонда «Безопасный дом» Вероника Антимоник. «Безопасный дом» помогает пострадавшим от траффикинга и эксплуатации, а также превентивно работает с уязвимыми группами, среди которых подопечные интернатов и их выпускники. «Среди них ходит очень много мифов: что можно протереть головку члена спиртовым раствором, чтобы не забеременеть, засунуть мыло, лимон, аспирин после полового акта, пить растворы, парить ноги, прыгать… Я встречала среди наших подопечных тех, кто пил настой лаврового листа, чтобы спровоцировать выкидыш».
Без достаточных знаний о сексуальном и репродуктивном здоровье девушки и женщины в закрытых учреждениях не могут принять осознанное решение об аборте или стерилизации: персонал часто давит или вводит их в заблуждение — и они подписывают согласие.
«С другой стороны, в интернатах может быть много сексуального насилия — и со стороны подопечных мужского пола, и со стороны сотрудников, — объясняет Антимоник. — Никто не говорит об этом, зато девочек обвиняют в случае беременности. Сводят это к проблемам их морали, называют распущенными. Но никого обычно не интересует, могла ли она использовать контрацепцию, знала ли вообще о такой возможности, могла ли обратиться за советом или помощью, была ли она вообще согласна».
Ольге Л., которая попала в московский ПНИ № 20 из детского дома, противозачаточные таблетки, как и другим девушкам в интернате, назначал врач. Какое-то время она их пила, а потом перестала по своей воле — из-за «гормонального сбоя». В интернате мужчины и женщины живут вместе, и, по словам Оли, насилие там происходит регулярно.
«В тот день я была усталая, после колледжа, и мне не до общения было. Пошли на ужин со всеми. Мальчик меня увидел, взял и потащил наверх. Не спрашивал у меня ничего», — вспоминает события более чем двухлетней давности двадцатидевятилетняя Оля Л. «Мальчик», о котором она говорит, проживал в том же интернате, и до этого они были знакомы, но не общались.
«Персонал сказал, что нас волнуешь ты, а не он. Они не стали разбираться. Сказали: ты виновата, бери на себя ответственность». Оля сидит на полу в детской комнате кризисного центра «Дом для мамы». Вокруг нее бегает дочь Евдокия и разбрасывает кубики. Оля собирает их обратно.
Оля узнала, что беременна, только на четвертом месяце, когда пришла к гинекологу, который постоянно работает с постоялицами этого ПНИ, в женскую консультацию.
«Она очень сильно ругалась. Сказала, что „я тебя сейчас убью“. Я говорила, что на четвертом месяце делать аборт опасно, я могу умереть, но они отвечали, что это бред», — вспоминает Оля.
По ее словам, как только персонал ПНИ узнавал, что девушка беременна, ее заставляли делать аборт. Аргумент был всегда один — в интернате негде жить с ребенком, и после рождения его все равно заберут в дом малютки.
«Меня долго пытались заставить сделать аборт. Срок был большой, неделю до пятого месяца дали подумать. Но я сказала, что буду рожать», — рассказывает Оля. «Они говорят: „Будут на тебя все смотреть, и тоже захотят“. А я отвечала: мы же девушки, нас природа создала, чтобы рожать», — вспоминает Оля.
«Я хотела ребенка, но не от этого человека. Но я все равно рада, что не сделала аборт», — говорит девушка. Подходит Дуся, забирается на маму и обнимает ее. Если бы не Дуся, Оля скорее всего до сих пор жила бы в интернате. Ее оставили там практически до родов, а уже из роддома, в июне 2019 года, она попала в кризисный центр «Дом для мамы» при православной службе «Милосердие», где живут и другие женщины с детьми. В центр приходят женщины, которые оказались в кризисной ситуации, но все равно хотят сохранить ребенка. Иногда волонтеры центра встречают таких девушек в больницах, куда их, в том числе из ПНИ, принудительно везут на аборт.
Теперь у Оли с дочерью уютная комната, которую они делят еще с двумя мамами. Оля откладывает свою пенсию, хочет пойти работать художником-оформителем и жить вместе с дочерью в своей квартире, которую она уже полтора года пытается получить от государства.
«У выпускников детских домов-интернатов, которым по 18 лет, знания о сексе на уровне пятилетних детей, — рассказывает Мария Сиснева. — Я спрашивала у одной девушки, знает ли она, что такое безопасный секс. Она ответила, что мужчина об этом позаботится. А поймет она, что это тот самый мужчина, если он ей не кажется придурком. Для нее хороший человек, не придурок — тот, который ей нравится. Когда я парня спросила, он сказал, безопасный секс — это чтобы никто не увидел, чем мы занимаемся».
Без права на интимные отношения
Даже если ребенок родился, его родители, скорее всего, будут лишены права его растить. Психоневрологические интернаты не рассчитаны на нахождение там вместе с детьми. Выпускникам детских домов полагается жилплощадь, если они не имеют своей, но добиться ее, попав в психоневрологический интернат, сложно, практически невозможно. Ребенка, появившегося у женщины в интернате, забирают в дом малютки, потом в детдом. Если такого ребенка усыновят, встретиться с ним у кровных, но лишенных прав родителей, шансов нет. Исключения из этого правила редки и требуют очень больших усилий.
Уже восемь лет Наталья Сергеева и Виталий Кочеров из Санкт-Петербурга воспитывают свою дочь Анну. Для этого им пришлось дойти до Европейского суда по правам человека. Анне сейчас 13 лет, но первые пять из них девочка провела в детдоме.
Своего первого ребенка Наталья потеряла, потому что ее заставили сделать аборт в интернате. Второго ребенка после рождения отобрали и отдали на усыновление. После неудачных беременностей Наталья попала в ПНИ № 1 Санкт-Петербурга и была признана недееспособной. Именно там она познакомилась с Виталием. В 2007 году у них родилась дочь. Когда Наталью положили в больницу из-за инфекции, которой она заразилась во время родов, младенца отправили в дом малютки, а Виталия отцом не признали.
«Людям из интернатов в принципе запрещается любить друг друга и устанавливать семейные отношения в интернатах, для этого используется много разных способов», — говорит Дмитрий Бартенев, адвокат, защищающий права жителей ПНИ.
В 2011 году Виталию удалось добиться получения квартиры. Через год он сумел вытащить жену и вернуть ей дееспособность. Они наконец зарегистрировали брак — и попытались забрать дочь из детского дома, где ее все эти годы регулярно навещал отец. Но суд решил по-другому: из-за долгого проживания в интернате и ментальных особенностей отец якобы не мог обеспечить развитие девочки.
«По умолчанию с чем сталкиваются такие родители — это стигматизация и дискриминация, — объясняет Бартенев. — У них не видят права на интимные отношения, и тем более, когда заходит речь о реальной возможности родить и воспитывать ребенка, им отказывают в этом праве только потому, что они сами выросли в интернате».
Когда все возможности вернуть дочку были исчерпаны, семья обратилась в ЕСПЧ с помощью адвоката Бартенева. Он вспоминает это дело как «многолетние тяжбы на разных фронтах». «Чтобы защитить их права, доказать возможность быть родителями, необходимо своротить горы», — говорит сейчас Бартенев.
В 2012 году ЕСПЧ вынес решение по делу Кочерова и Сергеевой против России. Европейский суд признал, что Россия нарушила право на уважение частной и семейной жизни и обязана выплатить около 24 тысяч евро истцам. Судья Хелен Хеллер, представляющая Швейцарию, выступила с особым мнением, в котором подчеркнула, что отношение представителей российского государства к истцу было предвзятым именно из-за его ментальных особенностей. Аня вернулась к родителям.
Адвокат Бартенев говорит, что в России есть все законы, чтобы соблюдать права обитателей ПНИ, которые хотят стать родителями, но сильнее юридической силы — сила стереотипов.
«Закон допускает ограничения семейных прав, если по психическому состоянию родитель опасен для своего ребенка, — говорит Бартенев. — Многие родители с инвалидностью дееспособны, но всех гребут под одну гребенку. На практике в отношении людей с психическими расстройствами огромное предубеждение, связанное со многими факторами — и с историей советской психиатрии, и с тем, что существуют эти закрытые учреждения, с тем, что психиатрическая помощь изолирована и выполняет полицейские функции в государстве, поэтому люди боятся, как будто это клеймо».
Задача закона в том, чтобы гарантировать людям с инвалидностью права, связанные не только с материальным благосостоянием, но и с тем, что мы в повседневной жизни даже не рассматриваем как права — общением, отношениями, дружбой. «Но для них это привилегия, за которую они должны бороться», — подчеркивает Бартенев.
