Город возникает и развивается благодаря людям, но несмотря на это далеко не каждый имеет право что-то в нем изменить и найти себя. Капитализм диктует свои условия: все — от жилья до транспорта — должно быть в частной собственности, должно быть унифицировано к «правильной» повседневности. Здесь и возникает конфликт между различными слоями общества и конкретными его представителями. В 2021 году в издательстве «Медуза» в украинском переводе вышла книга антрополога и географа Дэвида Харви «Мятежные города», посвященная этому конфликту и способам его решения. Заборона публикует отрывки из первой части работы — «Право на город».
Город, как написал когда-то выдающийся социолог-урбанист Роберт Парк, является «последовательной и вообще успешной попыткой человека преобразовать мир, в котором он живет, по велению собственного сердца. Но если город — это созданный человеком мир, тогда это мир, в котором он обречен жить. Поэтому косвенно, без четкого осознания своей задачи, человек, создавая город, преобразовал себя самого». Если Парк прав, тогда вопрос о том, какого города мы хотим, нельзя отделить от вопроса о том, какими людьми мы стремимся стать, либо каких социальных отношений добиваемся, какими отношениями с природой мы дорожим, какого образа жизни желаем, какие эстетические ценности отстаиваем. Право на город есть, соответственно, более чем право на индивидуальный или групповой доступ к ресурсам, которые город воплощает, — это право изменять и переизобретать город согласно с собственными стремлениями. К тому же это скорее коллективное, а не индивидуальное право, ведь переизобретение города зависит от того, как коллективная власть контролирует процесс урбанизации.
Свобода творить и преобразовывать себя самих и наши города является, как я собираюсь доказать, одним из самых ценных, однако одним из самых пренебрегаемых прав человека. Как лучше всего реализовать это право?
Последнее радикальное расширение процесса урбанизации принесло с собой невероятную трансформацию образа жизни. В мире, где потребительство, туризм, индустрия культуры и знаний, а также постоянное утверждение экономики спектакля стали основными составляющими городской политической экономии даже в Китае и Индии, качество городской жизни, как и сам город, превратилось в товар для богатых. Благодаря постмодернистской тенденции поощрения образования рыночных ниш — как для потребительских привычек, так и для культурных форм — современный городской опыт пропитан аурой свободы выбора при условии, что у вас есть деньги и вы можете защитить себя от приватизации, которая перераспределяет материальные блага через нарастание криминогенной ситуации и массово распространенные грабительские практики мошенничества.
Торгово-развлекательные центры, крупные кинотеатры и магазины-склады множатся (их создание — это тоже большой бизнес), как и рестораны быстрого питания, ремесленные и фермерские рынки, культура бутиков — как заметила Шэрон Зукин, это «укрощение с помощью капучино».
Даже в непоследовательной, невыразительной и однообразной застройке пригородов, которая продолжает доминировать во многих местах, появилось средство противодействия в форме движения «нового урбанизма», которое навязчиво рекламирует продажу образа жизни в общинах и бутикового стиля жизни, которые должны удовлетворить городские мечты. Это мир, в котором неолиберальная этика ревностного собственнического индивидуализма может стать образцом социализации человека. Во времена крупнейших в истории человечества социальных достижений (по крайней мере судя по незаурядному масштабу и всеобъемлющему характеру), направленных на удовлетворение наших потребностей, нарастают изоляция индивидов, тревожность и неврозы.
В частности, в развивающихся странах город находится в процессе раскола на отдельные разрозненные части, и это явно сопровождается образованием многочисленных «микрогосударств».
Состоятельные районы, обеспеченные всеми возможными услугами, такими как закрытые школы, корты для гольфа и тенниса и частная полиция, патрулирующая эти зоны круглосуточно, сосуществуют с незаконными поселениями, где воду можно найти только в общественных фонтанах, нет канализации, электричество ворует лишь кучка привилегированных, дороги размывает после каждого дождя, а проживание нескольких семей в одном доме является нормой.
Похоже, что каждый такой фрагмент живет и работает автономно, крепко держась за то, что удалось захватить в ежедневной битве за выживание.
Чтобы построить мир новых городов на останках старого, нужно насилие. Осман расчищал старые парижские трущобы, используя экспроприацию во имя улучшения и обновления города. Он специально организовал выселение большой части рабочего класса и других непокорных элементов из центра города, где они представляли угрозу общественному порядку, общественному здоровью и, конечно, политической власти. Считалось (и, как оказалось в 1871 году, неправильно), что он создал такую форму города, которая обеспечит возможность надзора и военного контроля для уверенности в том, что военные силы легко смогут взять под контроль революционные движения. Однако, как отметил в 1872 году Энгельс: «На самом деле у буржуазии есть только один метод решения жилищного вопроса на свой лад, а именно — решать его так, что решение каждый раз выдвигает этот вопрос заново».
Потребовалось больше века, чтобы буржуазия наконец подчинила себе центр Парижа, последствия чего мы видим в последние годы в бунтах и беспорядках в тех изолированных пригородах, где оказались маргинализированные иммигранты, безработные и молодежь.
Можно сделать вывод, что урбанизация сыграла решающую роль в поглощении избыточного капитала еще и в географических масштабах, которые постоянно расширяются, однако ценой ускорения процессов творческого разрушения, которые привели к тому, что городское население лишилось хоть какого-то права на город. Периодически это заканчивается восстанием, как в Париже в 1871 году, когда выселенные рабочие поднялись, чтобы вернуть себе потерянный город. Городские общественные движения 1968-го, от Парижа и Бангкока до Мехико и Чикаго, также стремились определить альтернативный образ жизни в городе в противоположность навязанному им капиталистическими застройщиками и государством. Если (а это представляется вероятным) финансовые трудности продолжат накапливаться, а пока что успешная неолиберальная, постмодернистская и консьюмеристская стадия поглощения избытка капитала через урбанизацию себя исчерпает и грянет более острый кризис, то возникает вопрос: где наш 1968-й? Или еще драматичнее: где наша версия [Парижской] коммуны?
В своем нынешнем виде право на город слишком узко и ограничено, в большинстве случаев им пользуется немногочисленная политическая и экономическая элита, способная все больше изменять форму города в соответствии с собственными потребностями и желаниями.
Но мы еще увидим последовательную оппозицию этому развитию событий в XXI веке. Конечно, уже есть немало различных городских форм борьбы и городских общественных движений (в широком смысле этого понятия, включая движения в глухих деревнях). Урбанистические инновации по экологической устойчивости, культурной ассимиляции иммигрантов и проектированию общественного жилищного фонда в городе наблюдаются во всем мире. Но они еще не сошлись в единой цели получить больше контроля за использованием избытка (не говоря уже об условиях его производства). Один из шагов, хотя и не финальный, в направлении объединения этих движений заключается в том, чтобы прямо сосредоточиться на тех аспектах творческого разрушения, в которых экономика накопления богатства прочно опирается на экономику лишения и в ней заявляет о праве на город от имени тех, кого лишили этого права — их права изменять мир, жизнь и переизобретать город по собственному желанию. Это коллективное право, как рабочий лозунг и как политический идеал, возвращает нас к старому как мир вопросу о том, кто заправляет внутренней связью между урбанизацией и производством, использованием избытка. В конце концов, видимо, Лефевр был прав, когда более сорока лет назад настаивал, что современная революция должна быть городской — или не произойти вообще.
