«Если раньше у меня были проблемы с самоопределением, то после этого они пропали». Заборона рассказывает истории россиян, живущих в Украине

Жителям Украины в последние месяцы тревожно и страшно из-за угрозы полномасштабной войны с Россией. А каково сейчас тем, кто является гражданином страны-агрессора, имеет российский паспорт и родных там? Заборона поговорила с несколькими из них.

Эти и другие тревожные вопросы мы обсуждаем в новом подкасте Забороны «Тривожні питання».

Полина Лаврова, руководительница издательства Laurus

Я не политический, а романтический эмигрант. Я вышла замуж за киевлянина и переехала в 2006 году. А в 2011-м я открыла издательство Laurus. То есть у меня совершенно семейная история, и я приехала до всех драматических событий.

При этом я остаюсь гражданкой России. Я родила здесь дочку, и она гражданка Украины — это даже не обсуждалось. Я тоже имела право получить гражданство Украины достаточно быстро, потому что не только переехала сюда и прожила тут какое-то время, но еще и являюсь матерью украинской гражданки. Но двойное гражданство не разрешено в Украине — так бы я, конечно, с гордостью его получила, а отказываться от российского гражданства, как многие сейчас делают, я не хочу. Если все люди, не согласные с политикой современной России, выбросят паспорта, это неправильно, на мой взгляд. Потому что важно иметь хоть какое-то влияние — пусть маленькое, пусть крохотное — на российскую политику людям с другой точкой зрения.

Я никогда этого не скрывала. У меня есть вид на жительство, я резидентка, я плачу налоги. Единственное, я не могу работать в государственных органах, избираться и голосовать.

Все, что сейчас происходит, я чувствую очень остро как трагедию для своей семьи. У меня один ребенок, старший сын от первого брака, живет в России с российским гражданством, а второй — в Украине с украинским. Но вообще мы, люди, приехавшие сюда по разным причинам из России, чувствуем себя здесь не очень спокойно с 2014 года. А в последние месяцы это совсем обострилось. Но уезжать я не собираюсь. Украина уже моя родина, дом, родина моего ребенка и, конечно, я буду тут и буду, чем могу, помогать. Мыслей о том, чтобы куда-то уехать сейчас, у меня не было — тем более в Россию. Более того, мне даже надо было поехать в Санкт-Петербург по бумажным делам, связанным с родственниками, но я пока отложила это. Сейчас, как мне кажется, вообще не время уезжать. Надо быть здесь. Хотя, конечно, это очень непросто. Не будучи виноватыми, люди, которые живут здесь с российским гражданством, российским паспортом или с бывшим российским паспортом, все равно ощущают какую-то вину.

Если в 2014–2015 году украинское общество очень даже приветствовало людей из России, которые не поддерживают политику российского государства — я в 2015-м даже вошла в список 100 культурных деятелей Украины [несмотря на российское гражданство], — то сейчас общество очень устало от этой войны. И хотя у меня украинская компания, мы здесь платим налоги и издаем украинскую литературу, я чувствую это на себе. 

Мои родные и близкое окружение в России либерально настроены, поэтому они переживают и звонят со словами поддержки мне и Украине. Я очень много общаюсь с ними об этом, и они не верят в то, что полномасштабная война произойдет — именно потому, что ее не примут внутри России. Она даже в массах не вызывает патриотического восторга. Во-первых, конечно, никто не хочет смертей своих детей, а во-вторых — не хочет вкладывать деньги в поддержку военной кампании, потому что все это отразится на населении. Мое окружение — это, конечно, не совсем объективная выборка, но мне кажется, что внутри России полномасштабная война не поддерживается большинством.

Григорий Фролов, основатель организации «Дом Свободной России»

Я очень хорошо помню, как я пару лет назад был в [наблюдательной] миссии на Донбассе. Мы тогда проехали вдоль всей линии разграничения и мне очень хорошо запомнилось то, как местные говорили, что рано или поздно «полыхнет», что не надо ждать — надо готовиться, потому что это очевидно: конфликт не закончен, война не закончена, и когда мы имеем такой фактор, который называется Владимир Владимирович Путин и его окружение, то очень тяжело себе представить, что ситуация просто стабилизируется, замерзнет и превратится в риторику.

Все эти кремлевские ребята дали нам довольно много времени пожить в спокойствии, ведь, в общем-то, после 2014–2015 годов было понятно, что рано или поздно мы окажемся в той ситуации, которая есть сейчас. 

Касательно нынешнего момента, я думаю, самое неприятное — это то, что система нынешней российской военной политики построена таким образом, что вокруг Украины теперь действуют постоянные тренировочные лагеря, которые могут быть использованы как постоянные базы дислокации довольно большого количества российских войск. Кроме того, Александр Лукашенко стал таким «комнатным губернатором», который может допустить нахождение на территории своей страны кучи российских войск. Это говорит о том, что мы не просто волнуемся сейчас, сидя на пороховой бочке, а что период ожидания может продлиться, например, год.

Тяжело в нашей ситуации долго смотреть на заряженное ружье, висящее в комнате, и ожидать, что им никто никогда не воспользуется.

Я думаю, что сейчас архиважная задача и для нас как для людей, и для журналистов, и для гражданского общества, и для украинской дипломатии, а также обязанность западных партнеров Украины состоит в том, чтобы вот эта вся невиданная акция солидарности и дипломатической защиты, которая сейчас происходит, продлилась и стала новой практикой, а не такой вот серией публичных подарков во время эскалации конфликта. 

Я в Украине с 2016 года и уже тогда было хорошо понятно, что Украина — не очень безопасная страна и, скажем так, не страна, в которой не будет кризиса безопасности в ближайшее время. В этом смысле я ни о чем не жалею, и своему решению с его последствиями как-то сильно не удивляюсь.

Юлия Демченкова, журналистка-фрилансерка

Я живу в Украине с 2015 года — приехала из Москвы. А вообще я из Архангельска, это север России. Переехала я, в первую очередь, из политических соображений, но не только: я была в Украине в 2013 году, мне очень понравилось и я уже тогда думала переехать. 

В 2015-м у меня была угроза ареста и пришлось уезжать. Это очень смешная история про то, как на границе между Россией и Украиной, уже после пересечения [со стороны Украины], «эшники» [сотрудники российского Центра противодействия экстремизму] остановили наш автобус, два часа разглядывали мои лифчики в поисках экстремизма и нашли книжку с очень провокационным названием «Стоп цензура», где была картинка с перечеркнутой свастикой. Они оформили протокол, переписали данные, прописку. Я тогда была замужем, мой муж занервничал и сказал: «Всегда мечтал жить в Одессе, собирай вещи!», хотя до этого он не торопился с переездом. 

Когда я переехала в Украину в 2015 году и видела все эти надписи [про бомбоубежища] со стрелочками на домах, меня пробирал ужас. Я думала: как же страшно было жить людям, ведь это постоянная угроза вторжения и постоянная тревога. Я подумала, что никогда не смогу представить, каково это. Ну вот, теперь я представляю. На моем доме обновили надпись, что у нас в подъезде, внизу, есть бомбоубежище. Тревожно, конечно. Но я принимаю транквилизаторы, так что, в принципе, от этого легче. 

Мне кажется, еще в 2019 году внутренний конфликт, когда ты гражданка страны, которая хочет вторгнуться в страну, где ты живешь, был сильнее. В 2020 году так получилось, что мне пришлось полгода прожить в России из-за пандемии. И если раньше у меня были проблемы с самоопределением, то после этого они пропали. Я общалась там [в России] со своими друзьями, они все абсолютно хорошие люди, многие придерживаются профеминистских взглядов, но понимала, что мы очень по-разному видим какие-то вещи. Сейчас я себя ассоциирую больше с Украиной, чем с Россией. 

Хотя, конечно, у меня российский паспорт и большая дилемма — брать ли его с собой, если нужно будет эвакуироваться. Мне кажется равновероятным, что из-за этого у меня могут быть проблемы или же, наоборот, мне это как-то поможет. Я не знаю, как выглядит война, но я представляю, как я встречаю каких-то ребят с автоматами — я имею в виду российских военных — и они просят меня показать документы. С равной вероятностью они могут посчитать меня своей или коллаборанткой, которую нужно прикончить. 

Я не знаю, куда можно эвакуироваться. Окей, я приеду в Европу, скажу: «Я беженка, на нас напала Россия». Они посмотрят мой паспорт и ответят: «Езжай в свою Россию, там все нормально». В Россию я, конечно, не вернусь. Как? Я и так хотела уехать в первую очередь потому, что странно жить в стране, которая ведет войну в 21 веке, отжимая чужие территории.