На Донбассе участились случаи домашнего насилия из-за боевых действий. Об этом заявила правозащитная организация Amnesty International. Правозащитницы говорят, что есть две основных проблемы — насилие в семье и насилие военных по отношению к живущим в зоне конфликта женщинам. Заместительница главной редакторки Забороны Юлиана Скибицкая изучила отчет организации, поговорила с одной из пострадавших от насилия и с исследовательницей и рассказывает, почему проблема не решается.
Оксана Мамченко вышла замуж в 19 лет и почти столько же прожила со своим мужем в браке. Она родила от него 12 детей. Говорит, муж всегда хотел большое потомство, но не исключает, что таким образом он пытался привязать Оксану к себе.
18 лет брака не были безоблачными. Почти сразу после свадьбы, вспоминает Оксана, муж начал поднимать на нее руку. Она долго не могла уйти — ведь и дети, и с мужем в церкви познакомилась, брак казался чем-то священным. А еще Оксана не понимала, что что-то не так, были мысли: наверное, так все живут?
Ситуация усугубилась, когда началась война. В Краматорске, где живет Оксана, весной и летом 2014 года было неспокойно — сначала город контролировали пророссийские сепаратисты из так называемой «Донецкой народной республики», летом того же года украинская армия в тяжелых боях вернула себе контроль над городом. Муж Оксаны серьезно запил.
«Он пил и раньше, еще с 2007 года, — говорит она. — Но как война началась, стало совсем плохо. У него было много знакомых, что с той, что с этой стороны. Наверное, это как-то влияло. Хотя он не воевал — боялся, прикрывался маленькими детьми. Бывало такое, что садил их в машину и катался по городу [в комендантский час], а когда его останавливали мужики с автоматам, у них глаза на лоб лезли — дети ж в машине».
Муж увлекся общественной работой, приносил домой книги. Оксана вспоминает, что прочитала текст украинской Конституции и «Долгий путь к свободе» Нельсона Манделы и поняла, что дальше так жить нельзя. В 2015 году она решила разводиться, обратилась к психологу. Но уйти, говорит Оксана, было некуда — общий дом оформлен на мужа, на руках 12 детей, нет ни родных, ни знакомых — муж со всеми запрещал общаться. Он становился все более агрессивным и бил уже не только Оксану, но и детей.
По решению суда, мужу Оксаны выписали предписание, которое запрещает насильнику приближаться к пострадавшей. В полиции, говорит Оксана, на эту бумагу реагировали странно — размахивали руками и кричали: «Что вы мне показываете, мы не знаем, что это такое». Таких предписаний с 2019 года было три. Сейчас Оксана живет отдельно — правозащитные организации помогли ей снять квартиру. В мае 2020 года суд приговорил ее мужа к году условного срока за то, что он не выполнял предписание суда. За домашнее насилие никакого наказания не было. Сейчас идут новые суды — Оксана добивается, чтобы бывшего мужа лишили родительских прав. Говорит, что дети его боятся.
Война и насилие
В 2019 году министерство социальной политики Украины признало, что каждый год в стране гибнет больше людей от домашнего насилия, чем от военных действий на востоке страны. Международная организация ОБСЕ тоже озвучивает такие цифры. Проблема домашнего насилия, от которого страдают, преимущественно, женщины — давняя для Украины, где сильны патриархальные стереотипы. Однако с началом боевых действий проблема усугубилась.
Международная организация «Knowledge, evidence and learning for development» отмечает, что обе стороны конфликта не используют систематически гендерное насилие как часть военных действий, однако права женщин в зоне конфликта постоянно нарушаются. Проблема выходит далеко за рамки зоны боевых действий. Если на Донбассе исследователи отмечали, что женщины становятся жертвами изнасилований или были вынуждены прибегать к секс-работе, чтобы выжить в новых условиях, то на территории других регионов Украины женщины столкнулись с домашним насилием от своих мужей, которые вернулись с войны с посттравматическим синдромом.
«Мы обнаружили, что после 2017 года наступила какая-то тишина [в отчетах международных организаций] насчет гендерно обусловленного насилия [на Донбассе], как будто оно перестало происходить или ситуация с женщинами кардинально улучшилась», — говорит исследовательница Amnesty International Надежда Гусаковская. Это может быть связано с тем, что интенсивность боевых действий снизилась. Но и раньше, в большинстве отчетов речь шла о случаях насилия, произошедших в 2014-2016 годах с акцентом на сексуальное насилие на пунктах пропуска и в местах заключения или под стражей. Анализировать ситуацию после 2017 года, говорит Гусаковская, особенно важно, ведь тогда уже начали работать определенные законодательные механизмы.
Исследовательница добавляет, что многие женщины рассказывали ей, как ухудшилась их жизнь после начала конфликта — из-за свободного доступа к оружию, участия их мужей в боевых действиях, присутствия военных, экономического кризиса и опыта переселения в более безопасные места из своих домов.
Официальная статистика говорит, что в 2018 году уровень домашнего насилия в Донецкой и Луганской областях вырос на 76% и 158% по сравнению с довоенным периодом. Хотя исследователи добавляют: эти цифры неполные, ведь многие женщины не заявляют на насильника в полицию. А те, кто все же обращаются в органы, часто сталкиваются с тем, что их заявления не регистрируют. Из 27 задокументированных Amnesty International случаев домашнего насилия, о которых упоминается в отчете, 10 женщин не обращались в полицию, потому что не верили, что на их заявление отреагируют.
«Мой муж в свое время участкового перетянул на свою сторону. Он сделал ему бесплатно воду, канализацию, и участковый просто его покрывал, — рассказывает о своем опыте Оксана Мамченко. — Улыбался, говорил: «Да идите, вы помиритесь». Я говорю: «Вы что, не понимаете, он бьет детей». А он мне — «Да он у вас нормальный, я с ним общаюсь». Я ему диктофонные записи включала, я ему видео включала, он только улыбался, смеялся. Когда он меня увидел [избитую], так только тогда перестал смеяться».
Секс-работа и домогательства
«6 февраля 2017, около 13:30, солдат, проходивший мимо продуктового магазина в Новомихайловке, увидел женщину, с которой уже был знаком. Во время их разговора солдат предложил провести ее домой, и она согласилась. Когда они приехали, он попросил чашку кофе, и его пустили в дом. Он был пьян. Около 17:00 он схватил ее за волосы и потащил в спальню. Там он заставил ее встать на колени и применил физическое насилие, одновременно угрожая применить его к детям, которые в то время находились в доме. Он принудил ее к оральному сексу. Затем, около 17:30, солдат бросил женщину на диван, ударил ее, насильно снял ее одежду и белье и снова изнасиловал (на этот раз с насильственным вагинальным проникновением). Он продолжал насиловать ее до 23:30. На следующий день женщина заявила о сексуальном насилии в Марьинский отдел полиции».
Это — выписка из судебного реестра, редкий случай задокументированного описания сексуального насилия со стороны военного в зоне конфликта. Обычно женщины не рассказывают об этом. В отчете Amnesty International речь идет всего о восьми случаях сексуального насилия, и все эти истории анонимные. Надежда Гусаковская поясняет, что в первую очередь это связано со страхом, социальной стигмой и недоверием к системе.
«Чем ближе к линии столкновения, тем больше там [применяется] власть военных, — говорит исследовательница. — В такой ситуации растет и вероятность насилия, и вероятность, что о нем не скажут».
Кроме того, подчеркивает Гусаковская, часто речь идет не только об изнасиловании, но и о сексуальных домогательствах и кетколлинге. С этим сталкиваются как женщины, так и девушки-подростки.
Еще в 2016 году Фонд ООН в области народонаселения сообщал, что женщинам, которые живут в зоне конфликта, приходилось чаще прибегать к коммерческому сексу. Чаще всего, это было связано с тем, что именно женщины оставались единственными кормильцами в семье, а секс-работа — единственной возможностью заработать в разрушенных войной населенных пунктах. В Amnesty International обнаружили, что женщинам, которые вынуждены продавать секс, может угрожать насилие со стороны солдат и дальнейшие нарушения прав человека. Власть, отмечают в организации, неспособна обеспечить их доступ к правосудию.
Пробелы законодательства
В 2019 году украинский парламент криминализовал домашнее насилие. Вместо административного нарушения его квалифицируют как уголовное — если насилие было систематическим. Если жертва обращается в полицию в третий раз, то насильника могут лишить свободы сроком до двух лет.
Кроме того, в полиции создали специальные мобильные группы, которые должны первыми выезжать на вызовы, связанные с домашним насилием. И еще одно новшество — это предписания, которые выписывают насильнику. Это работает так: например, отряд полиции приезжает на вызов и видит, что ситуация критична и может ухудшиться после отъезда правоохранителей. В таком случае они выписывают предписание, которое запрещает насильнику 10 суток приближаться к жертве или находиться с ней в одном помещении.
Эти инструменты, по идее, должны уменьшить количество случаев домашнего насилия. Однако Надежда Гусаковская критикует некоторые положения украинского законодательства. Она говорит, что вводить уголовную ответственность за домашнее насилие нужно с первого случая, а не только если оно систематическое. Так работают международные стандарты.
«Сейчас на практике пострадавшая должна минимум два раза обратиться в полицию и нужно чтобы насильника привлекли к ответственности по крайней мере дважды в течение года, для того, чтобы на третий уже наступила уголовная ответственность, — поясняет Гусаковская. — А полиция не регистрирует заявления, не расследует дела и в итоге пострадавшие перестают обращаться в полицию. У полицейских не хватает гендерной чувствительности, они не воспринимают заявления всерьез. Мы слышали даже от высших чинов, что ну вот, выпишем мы мужчине предписание, а куда он пойдет? Как же права человека?»
Суды, по словам Гусаковской, часто назначают насильнику самую мягкую форму наказания — штраф.
«Был случай, когда за побои назначили штраф 170 гривен, — говорит исследовательница. — Это чуть больше штрафа за безбилетный проезд в Киеве. А еще этот штраф часто платят сами женщины, потому что он идет из семейного бюджета».
Ситуация на Донбассе усугубляется еще и особенностями региона. Например, мобильные группы реагирования на случаи домашнего насилия часто не могут оперативно приехать из-за разбитых дорог. Не хватает кадров, причем не только полицейских, но и медиков, психологов. Чем ближе к линии разграничения, тем опаснее там работать. Шелтеров — специальных приютов для жертв домашнего насилия — тоже не хватает. В Донецкой области их всего три, а в Луганской — один, и появился он только в 2020 году. Эти шелтеры, говорит Гусаковская, находятся в городах — и потому женщинам из сел добраться до них сложнее.
Наконец, еще одна важная проблема — особенности украинского законодательства, согласно которому административные дела против полицейских и военных не рассматривают суды общей юрисдикции, а только военная прокуратура или руководство военной части.
«Например, если военнослужащий совершает домашнее насилие в отношении жены или матери, его нельзя привлечь к административной ответственности, — поясняет Гусаковская. — Полиция может составить заявление, передает начальнику части и он уже сам разбирается, и решает, проводить расследование или нет».
