Чтобы приговорить человека к пожизненному лишению свободы или расстрелу по советскому законодательству, было достаточно его признания, часто выбитого пытками и истязаниями. По такому принципу в Украине людей осуждали до 2012 года, пока не появилось новое законодательство. Однако тех, кто получил свои пожизненные приговоры еще по старому закону, так и не реабилитировали. Журналистка Забороны Алена Вишницкая рассказывает, как украинские «пожизненники» уже по 20 лет ждут справедливости – и почему умирают в тюрьмах, так ее не дождавшись.
Мама
Клавдия Даниловна открывает двери своей квартиры на Троещине и кивает на одну из комнат. «Там мой офис», – говорит она. Ей 76, она всю жизнь проработала медсестрой, а то, что сейчас называет офисом – это шкафы в спальне с сотнями папок и тысячами документов дела ее сына Игоря Волкодава. Последние 22 года он отбывает пожизненное заключение по сфабрикованному, как утверждают правозащитники и адвокаты, делу – и не факт, что когда-нибудь выйдет из тюрьмы.
Игоря осудили в конце девяностых, инкриминировав организацию двойного убийства. Тогда, в 1998-м, ему было 24 года. Он работал водителем, развозил цветы. Женился, родился ребенок, арендовали квартиру в том же районе, где жили родители. Зимой 1998-го в квартиру Клавдии Даниловны позвонила милиция.
«Был вечер, и мы очень испугались. Я говорю, что мы никого не вызывали. А они: «Будем стрелять, если не откроете», – рассказывает женщина. С этого все и началось: квартиру перевернули вверх дном, в шкафу нашли пистолет. «В спальне! Они посмеялись, забрали его, потом он нигде в следствии даже не появился. Лишь впоследствии люди рассказали мне, что милиция может что-то подбрасывать – просто, чтобы попугать», – вспоминает женщина.
«Я спрашивала у них постоянно: «Что вы здесь ищете? Я медсестра, муж водитель, дочь тоже медсестра, мы нормальная обычная семья». Они начали насмехаться. Опера говорят: «Щас найдем «зелень». А я вообще никогда в жизни не видела ту зелень, даже не понимала, о чем они говорят», – рассказывает Клавдия Даниловна.
Затем сына посадили в следственный изолятор. Тогда же Клавдия Даниловна заработала первый микроинсульт. Через два года Игоря перевели в тюрьму для пожизненно осужденных.
Его судили по советскому уголовному законодательству 1960-х. Согласно ему, чтобы приговорить человека к расстрелу или пожизненному лишению свободы, достаточно было признаний в преступлении. Последние же часто выбивали. Игоря, например, пытали ломом (этот метод пытки еще называют «попугай». На руки и ноги человеку надевают наручники, под грудь вставляют лом и подвешивают). Даже через несколько лет это подтвердила экспертиза – у мужчины остались шрамы от наручников. Еще, вспоминает Клавдия Даниловна, ее сына вывозили в лес – убедить, что лучше все же взять вину на себя.
Игорю инкриминировали организацию двух убийств. Вместе с ним судили еще шесть человек: кто-то вернулся из зала суда домой, кому-то дали по несколько лет, еще одному – 15. По словам адвоката, ни один из участников процесса не давал показания о том, что Волкодав был причастен к убийству или тем более его организовывал.
«Это дело было полностью сфабриковано, – рассказывает Юрий Нефедов, адвокат Игоря Волкодава. – Во время проведения экспертизы, например, исследовали три различных черепа, которые якобы принадлежали одному человеку. Села, указанного в приговоре как место преступления, вообще не существует. Одного из этих двух убийств не было вообще, а второе происходило далеко от места, где в то время находился Волкодав. Время преступления тоже не соответствует свидетельству – в деле это конец осени, а свидетели утверждали, что это был конец августа – начало сентября. Основных свидетелей почему-то не допросили в суде – и в материалы по делу не приобщили их показания. Это явная фальсификация, очевидно, их пригласили в суд, чтобы они не дали показания, противоречащие приговору. События якобы происходили в Черниговской области, но следователь по делу был киевский – это совершенно непонятно, и юридических оснований для этого не было».
Адвокат работает с этим делом последние 19 лет. В 2015-м он с коллегой инициировал пересмотр дела – по вновь открывшимся обстоятельствам. Это единственный механизм, который позволяет поднять дело из архивов. Однако, несмотря на очевидные злоупотребления и недочеты следствия, просмотр дела не сдвигается с мертвой точки. За последние пять лет, рассказывает юрист, сменилось три суда и семь составов суда. Сейчас дело рассматривается в Деснянском районном суде – там каждые три месяца должно проходить слушание, но его постоянно переносят.
«Один судья ушел в отпуск, еще один – заболел, другой – взял самоотвод или что-то в этом роде. Почти во всех составах суда мы доходили до финиша – и начинали снова. Формально все хорошо, процесс якобы не затягивается. Но настоящая причина в том, что суд просто не хочет принимать решение в пользу Волкодава. Мол, такого никогда не было, чтобы суд первой инстанции освободил пожизненно осужденного», – объясняет адвокат.
«За эти 20 лет, которые я хожу по судам, я поняла: никто ни во что не вникал. Мне только говорят, что нельзя просто отбывать пожизненное – значит, ты каким-то образом причастен», – добавляет Клавдия Даниловна.
«Они не могут вынести приговор против нас, потому что есть все доказательства, но и в нашу пользу не хотят, поэтому всеми способами затягивают процесс, – говорит Юрий Нефедов. – Никто не хочет стать первопроходцем. Если решение примут в этом деле, потом еще в каком-нибудь еще, то другие суды тоже пойдут таким путем, и будет отменено много решений. Людей действительно придется выпускать на свободу, так как их осудили со всеми возможными нарушениями».
Система
Процедуры исправления судебных ошибок и пересмотра уголовных приговоров осужденным пожизненно в Украине не существует. Оправдательные приговоры здесь – тоже фантастика. Харьковская правозащитная группа более 10 лет собирает истории произвольно осужденных к пожизненному лишению свободы. Сейчас в их списке 13 человек – для их обвинительных приговоров было достаточно выбитых признаний.
«На самом деле таких людей гораздо больше. Осужденных по советскому кодексу – около тысячи. Советское законодательство 60-х годов позволяло осудить человека, основываясь на выбитых признаниях, поэтому о каких доказательствах может идти речь? Мы не говорим о невиновности всех – это должен сказать суд. Но беспристрастный и профессиональный», – объясняет юрист Андрей Диденко, координатор программ Харьковской правозащитной группы.
По советскому уголовному законодательству людей судили до 2012 года, пока не приняли новое. Юристы и адвокаты, объясняет Диденко, надеялись, что это повлияет на увеличение количества оправдательных приговоров в разы, но этого не произошло.
«В странах цивилизованного мира, например в Великобритании или Франции, количество оправдательных приговоров достигает 25 % от общего количества приговоров, – говорит Диденко. – Тогда как в Украине их все еще меньше одного процента».
Оправдательные приговоры, уточняет юрист, – это когда государство раскаивается и признает свои ошибки: «В этом не должно быть ничего удивительного, особенно когда речь идет об ошибках советской карательной системы, работавшей для того, чтобы слепо осудить человека, не разбираясь».
По статистике, которая охватывает не только пожизненных, добавляет Диденко, около 4 % общего количества осужденных – это совершенно невиновные люди, которые оказались не в том месте не в то время, оговорили себя и т.д. Около 10 % процентов – те, чья квалификация завышена. То есть им дали больше, чем они заслуживали: «Например, когда следствие не разбирается в деле, ничего не выясняет, а в суде преступление квалифицируется как умышленное убийство – даже если это была самооборона, в состоянии аффекта и тому подобное. Добиться пересмотра таких дел практически невозможно».
Невозможно, потому что до недавнего времени пересматривать приговоры должны были те, кто их и давал: «Следствие по этим делам проводили следователи прокуратуры, как и надзор за соблюдением законности в ходе досудебного следствия. Обвинение в суде – тоже прокуратура. Если человек инициировал пересмотр своего приговора, то это тоже должно было быть через прокуратуру. Обращаться к волку, съевшему овцу, и просить его этого не делать – это по меньшей мере странно», – говорит Диденко.
Проблема и в общественной стигматизации заключенных – правосудие не волнует людей, пока они сами не столкнулись с его проблемами: «Люди занимаются чем угодно: пенсиями, зарплатами и другим, но точно не правами пожизненно осужденных. По крайней мере до тех пор, пока они сами или их родные не оказываются в ситуации, когда под пыткой вынуждены признаться, а потом десятилетиями даже не рассчитывать на справедливый приговор», – рассказывает юрист.
Осужденные на пожизненное лишение свободы по старому советскому кодексу, добавляет Диденко, являются наиболее дискриминированной группой людей, ведь они фактически лишены права на апелляцию. Это притом, что в Украине – наибольшее количество пожизненно осужденных среди всех европейских стран (их даже больше, чем в России). Даже тогда, когда Европейский суд по правам человека определяет нарушение права на справедливый суд, на национальном уровне добиться пересмотра дела почти невозможно. Примеры были: в 2012, 2016 и 2019 годах ЕСПЧ принимал решения по делам пожизненно осужденных, где среди прочего констатировал, что подсудимых пытали, чтобы получить признание. На пересмотр дел в Украине это фактически не повлияло – осужденных так и не оправдали.
Время
Среди тех, кто не дождался пересмотра своего дела – Александр Рафальский. Его задержали в Киеве по подозрению в убийстве и пытали в течение двух недель: били дубинками и током, вывозили в лес. Признание он так и не подписал – однако показания против него дали трое «соучастников», которые в конечном итоге отказались от них в суде, объясняя, что подписали документы во время пыток. Поскольку приговор не соответствует материалам дела, адвокаты провели альтернативную экспертизу, опровергнувшую факт преступления и вину осужденных, в том числе Рафальского, говорится в исследовании Харьковской правозащитной группы. Пересмотра приговора не дождались трое из четырех осужденных по этому делу – они умерли в стенах тюрьмы.
«Сейчас мама Рафальского добивается, чтобы его реабилитировали посмертно. Чтобы хотя бы дочь Александра не жила как дочь убийцы», – добавляет Андрей Диденко.
В каждом деле «пожизненника» из списка Харьковской правозащитной группы – свои пазлы, которые не складываются. Скажем, у осужденного за тройное убийство родных деда, бабки и дяди пастора Ярослава Мисяка единственным доказательством была явка с повинной. А еще в приговоре учли показания эксперта, который заявил: хоть рана и меньше 30 %, нож полностью вошел в тело.
«Для того, чтобы устранить такое несоответствие, в конце девяностых допросили так называемого эксперта, который сказал, что раны могут измениться. То есть, если в процессе избегали неточностей, то на суд вызвали эксперта, который говорил все, что нужно, даже нереальные вещи», – объясняет Владимир Сильваши, адвокат Ярослава Мисяка.
Сейчас это дело тоже пересматривают в районном суде – туда его перебросили с другого, где в пересмотре отказали. Адвокат вспоминает, что отказ мотивировали традиционно для таких дел: мол, здесь уже поставили точку, давайте не трогать то, что случилось столько лет назад.
«Странно получается: когда идет процесс декоммунизации, переименовывают города и улицы, а люди, осужденные карательным советским режимом, продолжают отбывать наказание без единого шанса на просмотр этих приговоров, – говорит Андрей Диденко. – Такое ощущение, что эти люди забыты государством. Они умирают, не дождавшись справедливости».
Нормальная семья
Клавдия Даниловна показывает психологическую характеристику из тюрьмы. Там написано о том, что «у осужденного преобладает меланхолический тип темперамента, психические процессы в пределах нормы, чувствует подавленность и растерянность при неудачах, имеет определенную жизненную позицию, отстаивает свои взгляды и избегает конфликтов». Клавдия Даниловна ищет в папке еще несколько похожих характеристик. Это ее гордость – вместо сыновних университетских дипломов, спортивных наград или карьерных успехов.
За время в тюрьме Игорь нажил себе несколько серьезных болезней, в частности проблемы с сердцем. В медицинской карте – абзац перечисленных недугов, который с каждым годом пополняется. У Клавдии Даниловны тоже: сейчас у нее проблемы с ногой, и она плохо ходит, а это в ее ситуации – критически, потому что нужно бегать по судам.
«Я никогда в жизни не открыла рот, чтобы заикнуться о том, какими были для меня эти 20 лет. Но мне хотя бы одну ночь нормально заснуть. А муж говорит: «Ты когда перестанешь себя накручивать?» А как прекратить? Ребенок мой где? – говорит Клавдия Даниловна. – Игорь у меня – нормальный ребенок. Мы тоже нормальная, положительная семья, понимаете?»
В камере Игорю позволили содержать котенка. Животное выросло, рассказывает мама, и окружено его любовью: Игорь о нем заботится, регулярно вычесывает, играет с ним. Еще ее сын занимается спортом и ударился в чтение религиозной литературы – это, говорит мама, дает ему надежду.
Когда Игоря забрали, его дочери Полине было восемь месяцев. За время, пока отец сидит, она с медалью закончила школу и выучилась в университете.
