Радио, телефон и интернет «сжали» нашу планету до размеров «глобального села». Мы мгновенно выходим на связь практически в любой точке мира, делимся переживаниями и фотографиями, которые доступны жителям всех континентов. Зато государства и корпорации получили фантастические возможности следить за нами. Журналист Забороны Самуил Проскуряков попытался разобраться, что происходит с приватностью в XXI веке.
Приватность сложно назвать «традиционной ценностью». В племенном обществе личное пространство отсутствует: интимные события всегда известны всем. Почти невозможно представить приватность в средневековом поселке или городе, где человек делил комнату с другими родственниками.
«Приватность» как право возникает на Западе лишь в конце XIX века. И хотя с тех пор чуть ли не каждое государство декларирует и закрепляет в законодательстве неприкосновенность частной жизни, у далеко не каждого человека действительно есть это право.
В своей колонке для South China Morning Post старшая редакторка Луиза Там рассказывает, что в культурах Китая и Запада взгляды на неприкосновенность частной жизни сильно различаются. «Европейцы и американцы уделяют много внимания «privacy», чтобы защитить ее, поскольку уважают и культивируют индивидуализм, – объясняет Луиза. – Но когда речь идет о китайцах, чаще всего вы сталкиваетесь с одной реакцией: «Какая приватность?»
Сегодня китайское правительство воплощает в жизнь самые страшные пророчества Оруэлла и Хаксли, где цифровой концлагерь переплетается с мощной культурой потребления. Стремительный рост качества жизни компенсирует жажду государства знать о своих гражданах все.
Даже старшие поколения украинцев не понимают приватность так, как британцы или американцы. Хотя СССР закреплял в конституции право на тайну переписки, сотрудники «политконтроля» пересматривали почтовые отправления и цензурировали письма.
Философ и специалист по стратегическим коммуникациям Антон Тарасюк уверен, что эта «молодая приватность», какой ее понимают в европейской традиции, в ближайшее время умрет – и далеко не каждый человек это заметит.
«Смерть» приватности
По мнению философа Михаила Минакова, распределение частного и публичного – идеал, который и в прошлом был весьма условным. Новейшие технологии сделали его и вовсе недостижимым.
«Теперь «быть» означает оставлять электронный след, быть источником данных о себе, – говорит Минаков. – Машины слежения уже стали автономными, как когда-то автономию получила бюрократия. Ужас Гоголя перед бюрократическим Петербургом в этом смысле почти то же, что и экзистенциальная настороженность Пелевина перед новой цифровой культурой».
В современных условиях свобода как защищенность личных секретов становится почти невозможной, говорит философ. Даже бегство на край света без смартфона не спрячет нас от всевидящего глаза Google Maps, а биг дата все равно будет содержать данные о предыстории побега.
С тезисом Минакова соглашается философ Антон Тарасюк. По его мнению, приватность как некое пространство нецензурированной или слабоцензурированной свободы, заканчивается. Если для классической либеральной демократии принципиальным является различие между «публичным» и «частным», то классическую приватность удалось сломать с помощью технологий массивного сбора данных, невозможного без того, чтобы люди сами ними делились.
Вы можете выбирать между Gmail, Protonmail и Hotmail, но полностью отказаться от электронной переписки кажется нереальным. «Думаю, более или менее точные портреты наших предпочтений у всех, как говорят немцы, «Privatsachen» – от сексуальной жизни до интимных вопросов веры – можно составить по истории поиска в «Гугл», – говорит Тарасюк.
Прозрачный и Большой Брат
Но интимность теряют все: индивиды, малые группы, корпорации и правительства. Недавний громкий скандал вокруг секретных отчетов подразделения Министерства финансов США, разоблачающих финансовые махинации мировых и, в частности, украинских политиков, олигархов и банков, тому пример. Ни одна крупная организация в одиночку не может закрыть все ставни: что-то непременно попадет в прессу или соцсети.
Такое странное равенство перед открытостью данных может заключить дивный новый общественный договор. Михаил Минаков называет его «договором равнодушия».
«Дело в том, что биг дата растет не по дням, а по часам. Нужны сверхусилия, чтобы эти данные стали знанием и привели к изменению в физической реальности, – говорит он. – Усталость от сверхусилий и многознание ведет к равнодушию. Равнодушие к интимным секретам уже есть – самая неприличная новость живет два дня. И чем дальше, тем меньше срок ее жизни».
Антон Тарасюк добавляет, что в эпоху информационного голода, то есть до взрыва современных коммуникационных и интернет-технологий, любые частицы частной жизни «великих мира сего» казались чем-то важным и значительным. Больше нет.
«Мы понимаем, что разница между людьми исчезающе мала. И это нас скорее разочаровывает, – говорит Тарасюк. – Усталость, апатия, дефицит внимания – характерные симптомы перенасыщенных людей, лишившихся классической приватности».
По мнению Минакова, потеря различия между публичным и частным ведет к обществу без стыда и, возможно, совести.
Мы сами желаем приватности смерти
Люди готовы раскрывать чувствительную информацию о себе в соцсетях и охотно следят за жизнью других. Акционистка Риза Пуно смогла уговорить почти половину посетителей Бруклинского фестиваля искусств раскрыть свои персональные данные – фотографии, отпечатки пальцев или номера социального страхования – в обмен на вкусное печенье с корицей. Чтобы на несколько секунд попасть в прямой эфир популярного американского шоу Jimmy Kimmel Live, туристы на Голливудском бульваре раскрывают свои пароли. Влюбленные пары снимают домашнее порно, женщины рожают в прямом эфире.
Доцент кафедры философии и религиоведения Киево-Могилянской академии Вячеслав Цыба говорит, что «лишение приватности» не столько навязанный кем-то процесс, сколько тенденция, внутренне укоренившаяся в способности человека постоянно перемещаться с уровня «общий для всех мир» на уровень «этот мир только для меня». От способа быть частью целого (общества, народа, класса, субкультуры) к способу быть единицей.
Цыба предлагает политическое прочтение «смерти приватности». По его словам, глобализация, превращающая людей из разных уголков планеты в «близких соседей», создает впечатление, что привычная приватность является рудиментом закрытого мира, мира границ и предрассудков. Только там, где есть страх что-то потерять, есть потребность защищать его от чужого глаза. Там, где чувствуют опасность, возникает стремление скрыть. Теперь, когда кажется, что прятать означает противопоставлять себя другим, объектом атаки является уже недоверие и остережение. «Инстаграм» – это платформа, которая, похоже, призвана формировать психологическую атмосферу доверия. Но соцсети, созданные корпорациями, меньше заботятся о гармонии между людьми или социальными группами. Кстати, этот вопрос содержательно рассматривают авторы популярного фильма Netflix «Социальная дилемма», посвященного методам соцсетей и изменению человеческого поведения из-за них.
«Эффект работает, доверие как установка поведения побуждает придерживаться ее, жить в «прозрачном мире» безопаснее, это не требует напряжения сил, – говорит Цыба. – Добровольный отказ оберегать свою личность от несанкционированного доступа и является, на мой взгляд, сущностью настоящего «лишения приватности». Где запрет, там есть его нарушение, отсюда отказ от запретов, что, как полагают, должно исключить и акт нарушения. Хитрая игра явного и неявного, которую приятно недовидеть».
