У адвоката Алексея Скорбача своя юридическая специализация – опровергать абсурд. Он помогает беженцам получать защиту в Украине, берется за дела, которые его коллеги отправили в список безнадежных, и оспаривает незаконные решения про экстрадицию иностранцев в страны, где их ждет тюрьма или смерть. Он работал в военной прокуратуре, проверял колонии пожизненно осужденных и мог бы построить карьеру в миграционной службе, но выбрал стать ее главным врагом. Журналистка Забороны Алена Вишницкая поговорила со Скорбачем и рассказывает его историю.
Алексей Скорбач приходит на встречу с черным дипломатом и сразу же достает из него файл с бумагами. Там апелляции, решения, жалобы, опровержения, кассации и заявления – инструменты, которыми он пытается сломать систему. Тут десятки его дел: курды в Турции, белорусские оппозиционерки, афганцы, россияне, которые воевали за Украину и другие. Он кладет эту папку на стол перед собой. Следующие четыре часа он посреди предложения будет доставать оттуда случайные бумаги и зачитывать их вслух. Это его иллюстрация абсурда системы, которая пыталась его перемолоть, но из этого ничего не получилось, поэтому теперь он пытается перемолоть систему.
Никакого диссиденства
Алексей родился в Шостке, небольшом городе Сумской области. Его родителей, инженеров, в свое время сюда направили работать на одном из заводов – в 50-х их построили несколько, нужны были специалисты. В семье появилось трое детей, все мальчики: старший сын Иван и близнецы Алексей и Александр. Не роскошничали, но всего хватало. Жили, как все: ждали своей очереди на четырехкомнатную квартиру, на лето ездили в село к бабушке. Диссидентов, смеется Алексей, в семье никогда не было и не планировалось.
Инженерами, как родители, никто из братьев становиться не собирался: старший пошел в военные летчики-истребители, Алексей уже после девятого класса перешел в юридический класс, а потом на военно-юридический факультет. На пятом курсе всех военных юристов отправили жить в казарму учиться дисциплине. Ничего не получилось: пол группы забывали отдать честь офицерам, шагать в ряд не умели, исполнять приказы – тоже.
«Меня интересовало международное военное гуманитарное право, но его преподавали слабенько, а хозяйственное и налоговое право я вообще не переваривал. Когда заставляли учить что-то про ценные бумаги и фондовый рынок, вообще лез на стенку», – вспоминает Алексей.
После академии нужно было поработать на государство. Алексея направили на работу в военную прокуратуру Шепетовки. С 2002 до 2004 года сократили количество военных почти на 155 тысяч. «Когда я начинал, еще были военные суды, а когда заканчивал – с судей снимали погоны. Это была абсолютная ломка системы. Задачей государства номер один было сокращение как можно большего числа военных», – вспоминает юрист. Когда Алексея наконец-то сократили, он не сильно расстроился и вернулся на Сумщину, а там устроился в прокуратуру района, где проработал еще год: «Это было как на Диком Западе: мер, полиция, прокуратура, контрабандисты, пограничники, 7 тысяч населения, и все бегают друг к другу по праздникам». К большим контрабандистским делам прокуратуру района не подпускали, поэтому Скорбач решил испортить образцовую статистику. Стал головной болью пограничников: «80-летняя бабулька пошла за грибами и забыла паспорт, а ее обвинили в том, что она незаконно пересекла границу и выдали штраф. Я приходил на участок и кричал: «У вас все село притянуто к ответственности, вы дебилы?». После таких визитов приходилось бегать по селу и искать ту бабку, чтобы отдать ей 17 гривен штрафа, потому что возврат не предусматривался законом. Словом, Скорбача не очень любили уже тогда.
Кефир на три дня и пожизненники
В начале 2000-х Алексей менял работу почти каждый год. После районной прокуратуры пошел работать в прокуратуру области – проверял тюрьмы, СИЗО, колонии, психбольницы. Тяжелее всего, вспоминает, работалось с пожизненниками, он не был психически готов к этому. Алексей уволился через год и наконец в 2006 году переехал в Киев искать что-то свое. Снял комнату в общежитии почти за городом, покупал бутылку кефира на три дня и время от времени ездил на собеседования. Брат подбрасывал немного денег на дорогу.
Через полгода такой жизни улыбнулась удача. Поиски себя закончились тогда, когда Алексей увидел конкурс в маленький государственный комитет по делам национальностей и религий. Сокращенно он назывался Госкомнацрелигий и был единственным органом по опеке беженцев и искателей приюта. Про этот комитет мало кто знал, он был полностью гуманитарным и «очень добрым». Миграционная политика была лояльной, за защитой преимущественно обращались афганцы, у которых тут были семьи: «Если были основания, легче было предоставить статус беженца, чем не предоставить. Миграционная политика была лояльная, а силовиков, которые могли послать матом, в составе комитета не было».
Этот орган занимался только искателями убежища. Иностранными студентами, нелегальными мигрантами, видами на жительство, регистрацией занимались другие: профильные министерства, МВД. Госкомнацрелигий был настолько маленьким департаментом, говорит Алексей, что про его существование вряд ли догадывались даже в Кабмине.
Долго поработать в «добром и гуманитарном» органе, который всем помогает и организовывает праздники, не получилось. В 2010 году его ликвидировали, а в следующем – создали Государственную миграционную службу Украины. Уже через несколько лет из-за ее работы Украину назовут небезопасной для беженцев из-за того, что в государстве игнорируют права искателей убежища и насильно выдают их странам, откуда они сбежали.
В 2011 году ничего не предвещало беды. Миграционная служба должна была просто объединить все департаменты под одной крышей, стать единственным механизмом и не гонять людей по четырем разным точкам, куда им нужно занести копии разных документов. Комитет, где работал Алексей, тоже стал частью большой машины. Миграционная служба была абсолютно новой структурой с понятной и хорошей идеей, но вместе с тем, оказалась «непаханым полем новых схем». Как выяснилось, что есть целая куча дел, которые можно разрулить за взятки. Например, получить гражданство или статус беженца.
«Все понимали, что происходит. У людей, которые работали по 30 лет, появился шанс заработать, причем неплохо. Они были профессионалами, все проводили по документам очень разумно. Статус беженца массово выдавал непонятно кто непонятно кому, эта волна продолжается до сих пор. Проверить законность невозможно: доступа к архивам нет, документы утрачены, архив то ли сгорел, то ли утонул», – вспоминает Алексей. Он добавляет, что в этом было заинтересовано руководство Миграционной службы и МВД. Алексей, хоть и был первым заместителем директора департамента, говорит, что дорогу к «кормушке» не знал, да и не до того было.
«Я в то время писал какие-то долбанные инструкции, которые никому не были нужны, не понимал, зачем все это. В организацию пропихивали кучу незнакомых людей, кумов, сватов, которые не отличали беженца от гражданина Украины. Тогда я впервые почувствовал себя никем», – вспоминает юрист.
В Государственной миграционной службе его накрыло то, чего интеллигентный студент юридической академии всегда боялся: хамство, цинизм и «ментовской беспредел». Ему и коллегам из комитета, про который никто до этого и не слышал, сразу сказали: ваши беженцы и искатели убежища нас не интересуют, занимайтесь разработкой правил и не высовывайтесь.
Миграционная служба будто жила в параллельном измерении, объясняет Алексей. Например, Афганистан чиновники не признавали небезопасной страной. Статус беженца можно было купить за семь тысяч долларов. Законно обжаловать отказ в предоставлении защиты было нереально, но купить ее – без проблем. «Для бедных стран, как Афганистан, Пакистан или Бангладеш украинское гражданство – чуть ли не единственный шанс зацепиться и выехать. Визы им получить не так просто. А цена такая, потому что гражданство не дают миллионами, а спрос большой», – объясняет адвокат.
Через четыре месяца Алексей уволился. Его решения никто не понял. Все были в восторге от его фантастической карьеры. В юридическом мире его карьерный лифт действительно работал на опережение: главный специалист, начальник отдела, первый заместитель директора департамента. Алексей выгорел, возненавидел свою работу, сделал паузу в несколько месяцев, а потом получил свидетельство адвоката и зарекся работать в Миграционке.
Не доказано
Скорбач точно знал, кого будет защищать. Это должны были быть беженцы и искатели убежища, но еще не подозревал, что именно он станет страшным сном Миграционной службы и будет воевать с бывшими коллегами. Сейчас он говорит: «Я занимаюсь опровержением абсурда». Приводит пример: в одном из дел, которые он ведет, миграционная служба объясняет, почему вот уже в который раз отказывает в защите россиянину, который воевал на стороне украинских военных. Один из аргументов – дома ему ничего не угрожает. Мол, там действительно случаются нарушения прав человека, преимущественно журналистов и оппозиционных активистов, но не факт, что конкретно этого человека будут преследовать. В другом деле говорится: «Защита территориальной целостности Украины – не основание для пребывания на территории Украины».
По словам адвоката, проблема состоит в том, что миграционная служба не анализирует информацию: «Мол, если где-то запретили выходить на митинги – значит, такое национальное законодательство, придерживайтесь. Есть ответственность за критику президента [в России] – значит, не критикуйте».
Один из его подзащитных курд по национальности, в 2011 году получил статус беженца, но по требованию Турции его отменили вопреки закону. В Турции его заочно осудили на пожизненное заключение и выслали за ним самолет. Помешать экстрадиции можно было только затянув судебный процесс. Скорбач приложил весь свой адвокатский креатив. Он требовал переводчиков с курдского на турецкий, с турецкого на русский, с русского на украинский, заявлял про отвод судей, потом просил перевода всего дела на курдский, но именно на диалект конкретного региона. Аргументы миграционной службы, к которой склонялся суд, сводились к турецкому законодательству, аргументы адвоката – к решениям Европейского суда по правам человека и международных конвенций.
«Напротив нас, в суде, сидели аферисты и все это понимали. Всем видно, что у тех явно карты крапленые, а мы сидим с козырями – и все равно проигрываем», – вспоминает Скорбач. Этот процесс, говорит, показал, как система игнорирует нормы внутреннего и международного права. Алексей был готов бороться и дальше, но в конце концов миграционка, кажется, сдалась, и дело они выиграли, клиенту предоставили защиту.
«Но проблема в том, что они забирают статусы так же, как и предоставляют. Как только изменится политическая конъюнктура, может измениться и решение», – говорит Алексей Скорбач.
Так, в феврале этого года, после встречи с президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом, президент Владимир Зеленский поручил руководству ВСУ проверить работу школ, связанных с деятельностью оппозиционного проповедника Фетхуллаха Гюлена. Власти Турции связывают учителей, которые работают в школах так называемых гюленистов с военным переворотом в Турции и уже требуют от Украины экстрадиции пяти из них.
«Предоставление защиты не должно зависеть от политической ситуации в нашей стране. Когда человек говорит, что его преследуют, миграционной службе должно быть все равно, какие отношения у наших стран», – добавляет юрист.
Одним из своих самых интересных дел Алексей называет защиту россиянина Сергея Гаврилова, фигуранта процесса «Нового величия». В марте 2018 года Сергея и еще девятерых человек, в том числе несовершеннолетних, обвинили в том, что они «создали экстремистскую организацию, планировали захватить власть в России путем государственного переворота и пытались силовыми методами повалить конституционное устройство РФ», используя чат в телеграме. Правозащитники называют это дело искусственным и спровоцированным – про это «оппозиционное движение» не было известно до задержания участников, они не провели ни одной политической акции, а главным инициатором был провокатор, который передавал информацию в ФСБ.
Среди задержанных были 28-летний инженер, студент-юрист, студентка ветеринарной академии и программист Сергей Гаврилов. Всем десятерым грозит от 6 до 10 лет лишения свободы: шестеро ожидают решения суда в СИЗО, еще трое – под домашним арестом. Среди последних был и Сергей Гаврилов, который в октябре смог снять электронный браслет, доехал до границы и попросил убежища в Украине. Алексей Скорбач ждал его с другой стороны границы.м
«Это был почти блокбастер, – говорит Алексей. – Нам помогла организация «Дом свободной России». В то время, пока Сергей ехал к границе и прятался от камер, мы сочиняли истории, будто бы он добирается к своей бабушке то ли в Магадан, то ли в Курск, чтобы запутать следы для ФСБ. У него не было заграничного паспорта, поэтому Украина была единственным вариантом. Он добрался до границы и попросил убежище. Я уже был рядом, поэтому у пограничников не было шанса не пустить его на территорию Украины».
Потом началась обычная тягомотина с документами, доказательствами, объяснениями, аргументацией, бюрократией. «Я не доверяю миграционной службе и говорю про это откровенно. На одном из заседаний они допрашивали Сергея, почему он создал экстремистскую организацию, хоть это и полностью повторяет российскую пропаганду».
Решения по предоставлению или непредоставлению статуса беженца, или дополнительной защиты для Сергея еще нет – дело рассматривают с октября. А даже когда будет, объясняет адвокат, это не гарантирует безопасность. «Я боюсь за него, потому что миграционная служба и раньше выбрасывала россиян и белорусов, никто не может сказать, что этого не случится и в этот раз. Нет гарантий, что его в какой-то момент не отдадут России, как отдали Турции последователей Гюлена по требованию президента», – добавляет Скорбач.
Алексей может воспроизвести последовательность всех своих дел, очередность всех заявлений, жалоб, обжалований, апелляций и представлений, может по памяти назвать имена судей и цитирует причины отказов. Своих клиентов он называет «мой курд», «моя белоруска», «мои ребята».
Он не надеется, что Миграционная служба понесет какую-то ответственность, и просто радуется, когда удается выгрызть позитивное решение хотя бы по одному делу. Сегодня по одному, завтра или через год по другому. За каждого человека стоит побороться.
Юристов, который занимаются делами искателей убежища, в Украине не так много. Правда, после начала войн в Сирии и Ираке вопрос беженцев обострился, а потребность в хороших адвокатах увеличилась. Сейчас в Украине искателям убежища помогают Украинский Гельсинский союз по правам человека, Харьковская правозащитная группа, УВКБ ООН, гражданская организация «Право на защиту».
В год у Алексея в работе около 10-12 дел. Правда, есть еще и дела, которые он не считает: регулярно к нему обращаются бывшие комбатанты или люди, которые не могут себе позволить адвоката. Он им помогает бесплатно составлять исковые заявления, жалобы и так далее.
За все время работу он вспоминает около семи «успешных дел». Это те, которые прошли все инстанции, по несколько раз возобновлялись, но в итоге закончились победой.
«А когда я проигрываю, то сначала чувствую злость, потом грусть – будто выкладываешься на все сто, а тебя не слышат. Но это длится часа два. Потом думаешь, что делать дальше, процесс не останавливается. Нужно креативить и пробовать заново», – говорит адвокат. Добавляет, что клиент – это второе «я», и ему грусть адвоката совсем не нужна.
Алексей собирает все жалобы и заявления назад в файл, прячет в дипломат и бежит в метро – у него встреча с клиентом. По дороге успевает рассказать о четырех судебных заседаниях, трех апелляциях и двух новых клиентах. Называет их «мои ребята».
