Одесская полицейская Зоя Мельник системно разоблачала преступления полиции — ее оттуда уволили. Сейчас она защищает детей

18 февраля Одесский окружной админсуд признал незаконным увольнение полицейской Зои Мельник, которая в июле 2019 года публично обвинила свое руководство во взяточничестве. Суд обязал восстановить ее в должности и выплатить компенсацию. Сейчас Зоя Мельник активно защищает права детей в Одессе и не уверена, что хочет возвращаться на работу в полицию. Забороне она рассказала, почему новые лица не задерживаются в органах надолго, и почему она отстаивает права слабых.

Другие

Одесситка Зоя Мельник никогда не хотела иметь ничего общего с полицией. В начале 2000-х она окончила университет по специальности «землеустройство» (говорит, потому что просто надо было где-то выучиться) и занималась бизнесом — оптовой и розничной торговлей, мерчендайзингом. Ни одна из ее работ не имела ничего общего с активизмом. Он появился в ее жизни довольно спонтанно.

Зоя вспоминает, что когда ей было лет двадцать, она познакомилась с девочкой, которая страдала от домашнего насилия. Дома ее били и регулярно насиловали. Зоя забрала ее к себе, пыталась устроить на работу, но та в какой-то момент пропала. Когда они случайно пересеклись через некоторое время, Зоя узнала, что девушка пошла в секс-работу, чтобы отдать долги. Она показала Зое глубокие свежие шрамы на голове — они остались от жестоких и регулярных побоев милиции.

Еще через несколько лет Зоя пыталась спасти человека, замерзавшего в снегу: мужчина без ног застрял в сугробе и не мог оттуда выбраться в течение нескольких часов — желающих помочь бездомному было немного.

«Он посинел от холода, был увешан сосульками, обмороженный. Я понимала, что не смогу поднять его сама, и подошла к милиционеру рядом. Тот презрительно ответил что-то типа «Еще с бомжами я не возился». Меня очень задели эти равнодушие и жестокость — и я ответила ему что-то о том, что посмотрела бы на него без ксивы, не то что без ног. И пошла просить о помощи случайных прохожих».

Историй, сформировавших представление о правоохранителях, у Зои десятки. Родом из 2000-х, все они были в основном о жестокости, равнодушии и коррумпированности. Истории об американских или европейских полицейских казались на их фоне чем-то фантастическим: там была человечность. Там полиция защищала людей, а не обижала их.

Зоя почти ничего не рассказывает о своем детстве и работе: на большинство вопросов о себе у нее есть несколько историй о других — тех, кому она хотела помочь.

Пляж

Однажды, будучи беременной на 8 месяце, Зоя захотела полежать на пляже на животе. Как только она выкопала в песке яму и улеглась, к ней подошел работник пляжа. Он требовал или купить лежак, или убираться.

«Мне не хотелось ничего покупать, да и по закону пляжи вообще-то бесплатные. Некоторое время я с ним спорила, не вставая с места. Но потом прибежала администраторка и начала орать, что я им мешаю. Я встала, они уставились на мой живот и стали извиняться. Мол, почему вы сразу не сказали, что беременны?» — вспоминает Зоя.

Она ответила, что беременность — это ее личное дело, а пляж должен быть доступен для каждого. Зоя поняла, что с арендаторами берега нужно что-то делать, иначе горожане вообще потеряют доступ к морю.

Вместе с другими одесситами Зоя провела флешмоб: несколько десятков человек одновременно пришли на пляж и легли на песок, ничего не заказывая и не покупая. Последствия мирного флешмоба были совсем не мирными.

«У нас начались довольно серьезные конфликты с арендодателями: дошло до нападений на меня. В какой-то из дней меня с ребенком в слинге выследили и вырвали из рук телефон — это сделала дочь одного из арендодателей пляжа. Я написала заявление в милицию, но она при мне договорилась нападающими и проигнорировала мое заявление. Уже потом мне рассказали, что райотдел получает взятки, и никто эти нападения расследовать не начнет, — рассказывает женщина. — Тогда, собственно, и началась борьба за место под солнцем в прямом смысле этого слова».

В течение нескольких лет Зоя и другие активисты пытались «вернуть» пляжи в пользование горожан и добились расторжения нескольких договоров с арендодателями. Когда хайп вокруг пляжей подхватили депутаты и доступ к воде стал политическим полем, Зоя отошла от этой темы — говорит, стало неинтересно.

«Меня начали узнавать. На все пляжи уже, конечно, пускали, и подозревали, что лучше со мной не связываться, иначе будут проверки и проблемы. Но люди были в целом пассивны и демотивированы — если видели, что этим занимается маленькая группка людей, то считали, что это только их дело. Дошло до того, что обычные люди подходили ко мне и спрашивали: «А чем ты там, Мельник, занимаешься? Меня на пляж сегодня не пустили». Но каждый человек мог отстаивать это свое право, и этой ситуации не возникло бы, если бы люди не позволяли так с собой обращаться», — добавляет Зоя.

Вся эта история подтверждала догадку о том, что на тогдашнюю милицию рассчитывать не стоит. Другие истории, в которых фигурировали Зоя и милиция, тоже свидетельствовали не в пользу последней.

Новая полиция

Когда в 2014 году объявили о начале реформы полиции, Зоя впервые задумалась о том, что все может быть иначе — не так, как она наблюдала всю свою жизнь.

«Я не хотела брать взятки из принципа. И подумала — если действительно создают хорошие условия для работы, меняют подход, то почему бы не поработать? Мне хотелось сделать что-то хорошее для страны, в которой я живу. Ну и пошла», — рассказывает Зоя.

Сначала все действительно напоминало привлекательную справедливую систему: руководство общалось с подчиненными на равных, никто не самоутверждался.

«Я наблюдала, как люди, которые пришли вместе со мной, начали понимать, что у них есть власть — и стали ею злоупотреблять. Я увидела, что коллеги пускаются во все тяжкие: начинают и ездить пьяными, и требовать деньги у людей. Интересно и страшно было наблюдать за этим — казалось же, что надо просто свежую кровь добавить и все изменится. А оказалось, что без соответствующих обстоятельств этого не будет», — говорит Зоя.

Реформа полиции стартовала в 2015 году и начиналось все довольно позитивно. Готовить будущих полицейских приезжали инструкторы из США, и в 2017 году патрульной полиции доверяли 53% людей — такого высокого показателя у правоохранительных органов не было никогда. Однако уже в следующем году эта цифра упала почти на 20%. Участились случаи, когда патрульные не реагировали на вызовы, стало известно о новых коррупционных скандалах. В 2019-м в отношении сотрудников полиции Генпрокуратура открыла 263 производства. Чаще всего полицейских обвиняют в превышении служебных полномочий. До суда дошло только 8 дел. О том, почему реформа не смогла в корне изменить ситуацию, Заборона писала ранее.

Очевидным признаком того, что полиция возвращается к взяточничеству, было выполнение планов, рассказывает Зоя.

«У нас в городе есть точка с так называемой «зеленой стрелкой» — табличкой у светофора, которая позволяет перестраиваться с левостороннего движения. Мало кто знает это правило, и поэтому многие люди его нарушают. Это не влияет на аварийность: есть места, где случается гораздо больше ДТП. Но у нас были планы по этим постановлениями. И очень легко было просто накосить за полчаса десятки постановлений и делать норму, бесконечно стоя на одном месте. Когда я смотрела табличку, сколько мы в отделении выписали постановлений, там ничего кроме этих статей 122 и 121 не было. Больше ничего никому не было интересно. Разве что иногда добавлялась статья за пьяное вождение», — рассказывает Зоя.

Грязной работой вроде домашнего насилия заниматься никто не хотел. Она была слишком трудоемкой по сравнению со статьями за нарушение правил дорожного движения. Чтобы оформить протокол по делу о семейном насилии, нужно было приехать на вызов, уговорить жертву написать заявление, принять его, опросить соседей или свидетелей, составить протокол. Если нападающий еще и сопротивляется и бросается на полицию — написать рапорт на каждый протокол, занести все это в отдельный орган, получить сопроводительное письмо в суд, забрать насильника в суд и еще десятки других действий.

«Все это долго. И это один протокол. Была такая логика: зачем этим заниматься, если можно за 20 минут накосить десять постановлений и выполнить план? Такую работу никто не ценил, да и планов по семейному насилию тоже никаких не было. Более того, командиры на построении вообще говорили не ездить на такие вызовы — мол, жертвы сами виноваты», — рассказывает Зоя.

Грязная работа

Зоя стала тем человеком, который брал на себя «грязную» работу. Она говорит, что в какой-то момент поняла: есть люди, которые еще могут себе помочь — а есть те, кто не может. И если взрослому человеку трудно защитить свои права в системе, то у ребенка шансов вообще нет: он даже не может самостоятельно подать заявление.

«Я помню, как сейчас. Мы приехали на вызов — драка, все в крови, вылетают окна, пьяная компания. И сидят две девочки-близняшки лет трех. Они смотрят на все это спокойно: то, что происходит вокруг, для них норма. Они ничего другого не видели. А у меня дома дочь такого же возраста, которая начинает плакать, как только в голосе взрослого появляется нотка раздражения. А эти дети не знают другого отношения. Мне очень хотелось это изменить», — говорит Зоя.

На всех патрулированиях Зоя начала обращать внимание на детей. На одном из следующих дежурств она увидела на улице дошкольников в тапочках, хотя это была ранняя весна. Они ходили по улице и бродяжничали. Оказалось, что они много лет живут без мамы, у ее наркозависимого сожителя. Из еды у них дома была только селедка.

У каждой из таких историй было детское лицо — и в каждую нужно было немедленно вмешаться, чтобы спасти ребенка.

«Я начала требовать изъятия этих детей. Это не такое простое дело и этим никто не хочет заниматься. Но когда делаешь это настойчиво и не отступаешь, кричишь публично — это срабатывает. У меня стало получаться. Мы забирали детей из притонов — одного, второго, третьего — и с большинством из них я старалась поддерживать связь», — говорит Зоя.

Общение с теми, кого удалось вырвать из ада, привело к новому открытию: оказалось, что приюты и интернаты — это другая его сторона.

«Сначала радуешься, что удалось изъять их из этих семей, удалось повлиять на судьбу. Но ситуация не должна складываться так, чтобы ребенок выбирал между смертью и насилием. А именно последнее регулярно случалось в приютах — в «Свитанке», например, детей стригли налысо, кормили использованными презервативами и окурками, унижали. Я не видела в приютах ни одного ребенка, который не столкнулся бы с той или иной формой насилия».

О том, что происходило в одесском приюте, Зоя писала регулярно. Осенью 2019 года она рассказала об одной из воспитанниц учреждения — тринадцатилетней девочке, которую насиловали с 6 лет и продавали в сексуальное рабство. В приюте частная охрана заставляла ребенка публично жевать использованный презерватив, била электрошокером и обливала холодной водой. Кроме этого случая правозащитница обнародовала еще с десяток фактов избиения детей.

Условие

В 2018 году Зоя создала в фейсбуке группу «Защита прав детей». Там она хотела объединить всех, кто каким-то образом причастен к детской правозащите, чтобы помощь была более эффективной: юристов, соцслужбы, полицию, службу по делам детей, активистов и других. Время от времени Зою как основательницу группы и полицейскую приглашали на эфиры разные телеканалы — комментировать, как меняется текущая ситуация с домашним насилием в Украине.

«У меня была договоренность с участком, что я хожу на эти эфиры с одним условием: ничего плохого о полиции не рассказываю. Но однажды в прямом эфире «1+1» меня понесло. Я рассказала, что на патрульную полицию даже не стоит рассчитывать: она давно превратилась в гаишников. Никто, скорее всего, даже не приедет на вызов по домашнему насилию. Выпалила все это я на утреннем эфире — а уже вечером мне позвонил неизвестный мужчина с угрозами. Он сказал: ты заигралась в журналистику, прекращай, ты же не дура, у тебя есть ребенок, есть машина, разве тебе нужны проблемы?»

В течение недели Зоя действительно молчала, а потом написала в фейсбуке пост — речь шла о громком задержании мужчины, который убил своего зятя, когда тот напал на его дочь. Тогда Зоя сказала, что полиция действительно была бы победителем, если бы этого не произошло: в этом суть работы полиции — предупредить. Если бы в течение нескольких лет, пока продолжалось насилие, полиция на это реагировала, то и убийства бы не произошло. В тот же вечер Зое позвонили снова. Мужчина переспросил, хорошо ли Зоя поняла его прошлый звонок, или она хочет, чтобы он приехал и объяснил лично.

Она говорит, что понимала тогда: ее проверяют на прочность и рассчитывают на страх, по крайней мере своего ребенка. Она переехала и на время спрятала дочь.

«Близкие люди мне тогда сказали: не стоит недооценивать тупость и подлость. Если дошло до угроз, то может быть и нападение. В День полиции, в 23:59, я опубликовала пост о том, что на самом деле там происходит. Публичность их пугает. Если после публичного поста на меня нападут, то они совсем идиоты. И действительно, звонить перестали», — говорит Зоя. В своем посте она обвинила руководство в систематическом взяточничестве, работе на показатели и других злоупотреблениях, а также прикрепила аудиозапись угроз.

Руководителя Зои, начальника одесской патрульной полиции Юрия Рыбака, отстранили от должности на время расследования, а затем перевели в Киев — в Департамент патрульной полиции. В то же время руководитель Департамента патрульной полиции Украины Евгений Жуков пообещал освободить Зою за плохую дисциплину, обвинил ее в пиаре и хайпе. В сентябре ее действительно уволили — якобы за систематические опоздания на службу и тому подобные дисциплинарные нарушения.

Дети

В ноябре 2020 года Зоя создала всеукраинскую общественную организацию «Защита прав детей» для того, чтобы менять систему. В фокусе — противодействие домашнему насилию и насилию в закрытых учреждениях.

«Я также планирую создать образовательную программу по противодействию сексуальному насилию. Об этом мало кто говорит под углом превенции. Но я понимаю, что многие случаи удалось бы предупредить, если бы даже те же следователи знали, как говорить с детьми, пострадавшими от сексуального насилия. Как правило, в абсолютном большинстве случаев они этого делать не умеют. Каждый неправильно поставленный вопрос заново травмирует. Нам надо защищать права ребенка на всех уровнях — потому что пока дойдет дело до суда или приговора, ребенка еще раз изнасилует сама система. «Об этом нужно говорить и менять законодательство, чтобы у каждого ребенка был адвокат и психолог, и государство не искалечило его окончательно», — добавляет Зоя.

18 февраля Окружной админсуд постановил, что Зою уволили из полиции незаконно. Правда, сейчас идет процесс апелляции со стороны полиции, и чем закончится эта история, пока неясно. Будет ли Зоя возвращаться на работу патрульной, она пока отвечать не берется, но говорит, что понимает: в последние годы работы в полиции складывалось впечатление, что она одна — а самой менять систему очень трудно. Почти невозможно.

А еще, добавляет она, правозащитница в ней победила полицейскую: «Это идеологически разные стороны. Как сторона обвинения и сторона защиты. Правозащитники защищают человека от государства. А полиция — это и есть государство».