В июне Заборона писала об изнасиловании на выпускном в Кривом Роге. Несовершеннолетняя школьница рассказала нам, что ее изнасиловал учитель хореографии, и подала соответствующее заявление в полицию. Прошло 5 месяцев — преподавателю до сих пор не вручили подозрение, а следствие все еще сфокусировано на личности пострадавшей. Журналистка Алена Вишницкая рассказывает, на каком этапе сейчас находится дело и почему самая страшная сторона конфликта здесь — это система.
Проверка для жертвы
В июне на школьном выпускном Олю изнасиловал ее учитель хореографии. Как и большинство выпускниц и выпускников, она выпила. Преподаватель завел ее в одно из помещений клуба, запер изнутри дверь и заставил девушку заняться с ним сексом. Когда Оля после выпускного подала заявление в полицию, ей посоветовали помириться с насильником и сыграть с ним свадьбу. Одноклассницы обвинили девушку в хайпе — мол, она хочет внимания, а у преподавателя на нее «даже не встал бы».
Через пять месяцев расследования дело так и не дошло до суда. Судебно-медицинская экспертиза доказала, что факт секса был, а до этого девушка была девственницей. Подозрение в совершении преступления преподавателю не вручили — он проходит в деле как свидетель. Его вообще пытались лишний раз не дергать — только несколько раз пригласили на разговор, где он в целом не отрицал факта полового акта, но утверждал, что инициатива исходила от Оли. Она будто бы сама сказала, что ей уже есть 18 лет.
В конечном счете все действия досудебного следствия были сосредоточены на Оле: том, как прошло ее детство, что она за человек, чем живет, смотрела ли когда-нибудь порно и интересовалась ли сексом в свои 17 лет. В конце августа следователь закрыл дело. Ему якобы хватило свидетельских показаний и выводов экспертизы по видео — это процедура, где эксперт анализирует ответы Оли во время допроса.
«Вывод был составлен с нарушением методик, которые использовал сам эксперт. Кроме того, чтобы ответить на некоторые вопросы, нужно еще психодиагностическое обследование, однако его не провели, а выводы эксперт сделал по своему усмотрению. Следователь фактически взял такое заключение за основу и закрыл дело», — говорит Забороне адвокатка Оли Тамара Бугаец.
Среди прочего в выводах говорилось, что девушка якобы склонна фантазировать. Например, она задумалась при ответе на какой-то из вопросов — возможно, придумывала ответ? Или, наоборот, отвечала четко — значит, подготовилась заранее?
Адвокатка планирует инициировать повторную экспертизу и допрос эксперта. После закрытия дела его по решению прокурора открыли снова.
Неидеальная жертва
В конце лета, тоже во время досудебного расследования, следствие назначило Оле психиатрическую экспертизу — процедуру, которая должна проверить психическое состояние человека и наличие у него отклонений.
«Это было удивительно. Мы ведь вообще-то говорим не о психиатрии, а хотим понять, было ли добровольное согласие на секс, — говорит Тамара Бугаец. — Я сказала, что не вижу никаких оснований назначать такую экспертизу, и подала жалобу».
Психиатрическую экспертизу отменили, но назначили психологическую экспертизу состояния девушки. Адвокатка говорит, что как раз эта экспертиза была целесообразной: она могла показать, насколько травматичным было для девушки случившееся, и происходил ли этот секс по согласию.
«Даже если человек дал согласие на секс, но не дал согласия на конкретную практику [то, как должен был происходить половой акт], то это уже не добровольное согласие. Или это может быть секс с применением силы. В любом случае такой опыт будет психотравмой, поэтому о добровольности мы не можем говорить вообще», — говорит Тамара.
Психологическая экспертиза длилась около четырех часов.
«Меня спрашивали, какой у него был член, что я о нем помню. Я начала запинаться, говорила, что пытаюсь вспомнить, но даже не могу понять, что я хочу вспомнить. Потом экспертка интересовалась, как я поняла, что он заставлял меня сделать ему минет. Ну, я и говорю: он физически вставил мне в рот и держал меня крепко за голову — вот и весь процесс. На это экспертка ответила: «Мм, ясно, а ты что, не могла вырываться?» — вспоминает в разговоре с Забороной Оля.
Иллюстрация: Артем Марков / Заборона
Напоследок экспертка спросила Олю, что хорошего она вынесла из этой истории.
«Я начала переспрашивать — в каком смысле хорошего? Я прямо разозлилась и расплакалась, — говорит Оля. — Меня изнасиловали — это травмы, с которыми мне жить всю жизнь. Что здесь может быть хорошего? От этой конченой экспертизы я отходила еще недели две. Меня не покидало ощущение, что я словно говорила со следователем, но с женским лицом — и все они были настроены против меня».
Среди прочего на экспертизе встал вопрос, действительно ли она, как говорят ее бывшие подруги, говорила с ними о сексе и смотрела порнографию.
«И я не могла понять — это что, что-то запрещенное или стыдное? Кажется, во всем моем классе нас было только три или четыре девушки, у которых даже не было секса. Я говорила с другими об этом, мне было любопытно. Читала что-то о контрацепции, овуляции и всякое такое. Я изучала в теории, нигде ничего не практиковала, не проверяла — просто делилась иногда прочитанным с одноклассниками. Что тут такого? Нас нигде никто сексуально не просвещает».
Самое неприятное, говорит Оля, было слушать упреки в том, что она сама была влюблена в преподавателя: «Но ведь это я говорила о приставаниях с его стороны к другим девушкам, говорила, что он не имеет права так говорить, трогать, прикасаться на репетициях. Говорила, что это ненормально. Я реально не хотела ходить на репетиции, но никто нас не спрашивал, хотим мы или нет».
Система
В конце сентября следователь во второй раз закрыл дело, не дождавшись даже результатов психологической экспертизы с Олей и не уведомив об этом сторону потерпевшей. По решению прокурора дело снова было возбуждено.
Адвокатка обратилась с жалобами к начальнику следственного отдела полиции и к прокурору района — с просьбой отстранить следователя из-за неэффективности его работы. Ответа от прокурора она пока не получила, а начальник отдела отстранять следователя отказался. Адвокатка планирует обжаловать и это решение.
«Это расследование больше сфокусировано на потерпевшей и ее состоянии. Она якобы должна была быть беспомощной, чтобы быть жертвой изнасилования. Потому что по классике — это когда насильник набросился, она сопротивлялась, а он ее насиловал», — говорит адвокатка.
Следствие же не нацелено на то, чтобы понять, как этот хореограф мог получить добровольное согласие.
Никто не обращает внимания на то, что Оля четко говорила: «Я этого делать не буду». Как и на то, что она была в состоянии алкогольного опьянения, и что насильник — учитель старше ее более чем на 10 лет, и что он закрыл дверь изнутри», — говорит Тамара.
В Украине, добавляет она, вообще нет культуры доказывания добровольности или недобровольности согласия, практики и понимания того, какие обстоятельства влияют на согласие, как доказывать наличие сопутствующих обстоятельств. Так что если ты не «идеальная жертва», то и доказать факт изнасилования в Украине трудно.
«Оля — не «классическая» пострадавшая от изнасилования. Она не бросилась к учительнице, не сообщила ей, не начала плакать. Здесь другая ситуация. Но почему следствие не стремится говорить с нападавшим, хотя тот даже не отрицает секса с малознакомой девушкой, которую видел несколько раз на репетиции? У него не спрашивают, норма ли это для него — в 29 лет, имея беременную жену, заниматься сексом с 17-летним ребенком в состоянии алкогольного опьянения», — говорит адвокатка.
Раньше изнасилованием считались исключительно насильственные действия с вагинальным проникновением, объясняет Тамара. Сейчас изнасилованием считается проникновение в любое отверстие человека каким-либо предметом (половым органом или чем-либо другим). И самое важное — происходили все эти действия по добровольному согласию потерпевшей или без него.
«Законодательство нам говорит, что такое добровольное согласие. Это результат свободного волеизъявления личности с учетом сопутствующих обстоятельств. Однако расследование не направлено на то, чтобы понять, было ли это согласие», — объясняет адвокатка.
Вместо этого следствие фокусируются на потерпевшей, ее личной жизни, собирает ее характеристики и опрашивает одноклассников. Когда адвокатка выражала несогласие с методами работы, следователь ей ответил: «Управляйте процессом дома».
«Основным оппонентом вроде бы должен быть подозреваемый. Но сейчас такое впечатление, что основной оппонент Оли — это система. Правосудие должно быть дружественным к ребенку, оно не должно его подавлять. А сейчас происходит именно так», — говорит адвокатка.
Новая жизнь
За эти почти полгода в жизни Оли многое изменилось. Она поступила в университет, но не уехала из Кривого Рога. С одноклассницами больше не виделась — случайно пересеклась только с одной учительницей: «Она косо на меня взглянула и испуганно пошла дальше. Ну, думаю, и хорошо», — вспоминает Оля.
Девушка регулярно видится с психотерапевтом — говорит, что эти разговоры очень помогают ей, придают веру в то, что она сильная и со всем справится. Еще психотерапевт дает ей задания — например, знакомиться с новыми людьми и наблюдать за личными границами: «Она советует обращать внимание на то, что мне нравится, а что нет, как мне нравится, чтобы ко мне относились, а как нет, о чем говорить, а о чем нет. Я наблюдаю и учусь».
«Правда, в какие-то моменты я все равно панически боюсь куда-нибудь выйти и его встретить. Сижу, например, с мамой в машине, вижу со спины мужчину такого же роста — и меня начинает внутри просто ужасно трясти, становится страшно, подступают слезы. После выпускного мне регулярно снится, что меня насилуют — два-три раза в неделю точно. Я будто снова переживаю то же самое во сне, — рассказывает Оля. — Еще я время от времени просто сижу и плачу, потому что тяжело все это вывозить».
Оля охотно переехала бы в другой город, но такой возможности пока нет. Нужны деньги, нужно помогать большой семье на месте. Она добавляет: хочется знать, что все будет хорошо, его посадят, ходить по улице не будет страшно, и он больше никого не изнасилует.
«В какой-то момент я хотела просто написать адвокатке, что уже не могу, не хочу, устала от всего этого. Эти экспертизы, ненависть одноклассниц — я начинаю сидеть и думать, а какой вообще смысл. Он все равно спокойно ходит по городу, а в материалах дела проходит просто как свидетель. То есть я жертва изнасилования — но насильника у меня нет».
Следователь по этому делу говорить с редакцией отказался.
