Сергей Самборский тайком ухаживал за бабушкой в ковидном госпитале, а после был вынужден сбежать из России. Вот его история

Сергей Самборский — 27-летний сварщик из Томска. В конце октября 2021 года его историю узнала вся Россия и не только: Самборский тайком пробрался в ковидный госпиталь, чтобы ухаживать за бабушкой с Альцгеймером. Однако заботу внука оценили не все: в некоторых СМИ его обвинили в попытках завладеть бабушкиной пенсией, а в Следственном комитете сказали, что его видео — монтаж. Когда стало ясно, что власти не только не намерены ничего слушать, но и вообще собираются арестовать его, Самборский бежал в Грузию. Журналистка проекта CODA Катя Патин встретилась с ним в Тбилиси и записала историю, которая всего за несколько месяцев кардинально изменила жизнь мужчины.

Монолог Сергея Самборского был отредактирован и укорочен.

Бабушка

Мою бабушку звали Юлия Федоровна. Она преподавала русский язык, литературу и историю, очень много светлых голов выучила, половина уже имеют степени ученые — магистерские, степени докторов филологических наук. Она самый светлый человек, которого я знал, самый достойный. Она научила меня играть на фортепиано. Я даже родных, жену бывшую так не люблю, как любил бабушку. Она меня воспитывала с детства — жестко специально, чтобы более-менее нормальным человеком вырос. Вот и вырос не совсем нормальным, но устраивает вполне. Я за бабушку в огонь и воду готов был идти.

В Томске я работал сварщиком. У меня была тихая, размеренная, спокойная жизнь, никаких проблем не было. Друзей было немного, но зато настоящие. Жил с женой, братом и бабушкой.

Томск — очень красивый город. Я патриот своего города, потому что я там родился и жил. Я знаю все леса, все реки — все это знаю в радиусе 100-150 км. Люди там добрые, а вот с властью проблема. Я не сталкивался с большой несправедливостью, но с бюрократией — да, каждый день. Чтобы бабушке выбить коляску инвалидную, которая ей положена по закону, я шесть месяцев звонил и просил.

Моей бабушке было 84 года, у нее был Альцгеймер. Я ухаживал за ней дома. Она была частично парализована, полная атрофия мышц. Я менял ей подгузники, кормил ее, мыл. 21 октября, около пяти часов вечера, я готовил ей еду, и вдруг она начала «булькать». Поворачиваюсь — а у нее прям пена, слизь, глаза закатились, губы посинели. Я ее перевернул, кинул как-то себе на колени — вышла слизь. Я положил обратно и вызвал «скорую».

Ковид

Когда я приехал в больницу, бабушку уже увезли на КТ. Я подхожу к регистрации и спрашиваю, где такая-то. Они говорят: до конца коридора и туда. Люди сидят, человек 50, кашляют. Все с ковидом. Я прохожу, бабушка лежит на носилках, на каталке, голая, с маской медицинской на подбородке, дрожит. Я ищу врача, говорю — холодно. Он ушел, минут 15 искал санитара. Пришел санитар, увез в палату на пять коек, где все пациенты — ковидные.

Врач сказал, что ей нужен кислород. Я записал номер телефона ее соседки по палате и ушел примерно через час. На следующий день позвонил этой женщине. Она сказала, что никто к моей бабушке не приходил. Никто не кормил ее, не мыл и не менял подгузники. Пролежни ей не обрабатывали, не кормили, дали один шприц воды. Я человек импульсивный, меня охватили сразу чувства, эмоции, я сразу побежал — прям сразу.

Я просил врача по-нормальному меня туда пустить, я готов был заболеть, подписать все бумаги. Он меня уверял, что с бабушкой все хорошо и будет все хорошо. Я вышел, посмотрел, как санитары выходят в этой же одежде на улицу, в которой они входят в ковидники, курят, в грязных бахилах заходят обратно. Стояла скорая помощь, я купил у них защитный костюм. Они, конечно, не имеют права, но этот костюм защитный рублей 400 стоит (приблизительно 150 гривен), а они мне продали за тысячу (370 гривен). Это Россия.

За здание зашел, переоделся, взял и прошел. Охраны нет, открытая дверь, я начал снимать, но никто на меня косо не посмотрел. Когда я пришел к бабушке, я был в ужасе. Она была в общей палате, она была привязана, вся рука в синяках, вмятины от повязок. Кислородная маска на лбу, подгузник в выделениях, пролежни просто красной фигней помазали и все. У нее три пролежня: один на колене и два на бедрах.

Как это объяснить? Это безразличие, лень. И это не исключение. Это происходит в больницах по всей России, мне написали тысячи людей со своими историями.

Я провел 8 или 9 часов в отделении. Я выходил и в основном прятался, чтобы просто меня лишний раз не спрашивали. Где-то женщина просила воды принести, там поправил постельное белье, тут мусор собрал.

25 октября был мой последний день в больнице. Меня тогда уже раскусили. Я сел к бабушке на койку. Она мне говорит: «Сережа, я тебя люблю». Она узнала меня на несколько секунд, до этого она меня три года не помнила. Это того стоило.

Я отправил видео местному каналу ТВ2, это лучший региональный канал — за 2-3 дня моя история разлетелась по всей России. Сначала я оставался анонимным, меня называли «внуком из Томска». После того как ТВ2 опубликовал мою историю, полиция конфисковала их записи и вызвала редактора Александра Сакалова на допрос.

Москва

Я думал, Москва поможет. Потому что в Москве не знают, что творится в регионах. Может, знают где-то на своих уровнях, но официально об этом не говорят, официально у всех все хорошо. Москва — это отдельное государство в России, там живут другие люди, там другие законы. Я полетел в Москву, потому что это было последним оплотом надежды.

Это был мой первый раз в Москве. Я залез в долги, чтобы туда улететь. Пришел в Следственный комитет, включил видео. Мне сказали: «Вы, конечно, можете написать заявление, но реакция будет через месяц». Я ему предлагал посмотреть видео, говорил, что готов предоставить видео и фотографии, а он просто говорил: «И что это даст?».

После Следственного комитета я поехал в генеральную прокуратуру. Там была женщина-прокурор, она сразу побежала совещаться. Через полчаса мне позвонили из Томска и сказали: «А почему вы к нам не обратились?». Я пришел в Администрацию президента, написал заявление. Но мне пришли отовсюду отписки.

Пока я был в Москве, моя история стала новостью национального масштаба. Меня очень сильно обидел канал РЕН-ТВ — хуже всех, отвратительный канал. У меня с ними была договоренность, что они мои данные раскрывать не будут — лицо мое и бабушкино, все части тела замажут. А они без цензуры все выложили. Государственные каналы, управляемые властью, сделали это специально, чтобы очернить меня. Меня обвиняли в том, что я все это делал ради бабушкиной пенсии, что я бил ее, приковывал к батарее, морил голодом, держал как пленницу. Все потому, что я раскрыл глаза на правду о медицине в Томске, в России, на правду о власти.

Томск

Сейчас они всеми путями пытаются меня утопить. Моя история заставила людей думать о том, что их близкие умерли не от болезни, а от безразличия врачей. Вот этим все сказано. Я не удивлен. Потому что у нас в России людям лишь бы повод дать тебя съесть — они съедят.

Когда я вернулся в Томск, в тот же вечер меня вызвали на допрос в местный Следственный комитет. Они попросили меня отдать телефон и сказали, что подозревают, что видео — монтаж, что я смонтировал кадры и все это выдумал. Они угрожали арестом, но я отказался отдавать телефон.

Бабушка — дитя войны, она голодала. Она ссыльная, она репрессированная. Хоть бы какое-то уважение проявили за ошибки прошлого. Такое лицемерие, коррупция, просто коррупция.

30 октября в 7:32 она умерла. Мне позвонил врач и сказал, что причина смерти очень непонятная, у нее остановилось кровообращение. В справке о смерти была указана причина смерти — пневмония, без коронавируса.

Я пообщался с человеком, который работает в органах. Он намекнул, что мне надо уехать, потому что обсуждают возможности возбуждения в отношении меня дела. Я похоронил бабушку и сразу после этого уехал.

Грузия

Уже в Грузии я тоже не чувствую себя в безопасности. Ко мне подошли три человека и предложили вернуться на родину. Это были не мои друзья, и на родину меня, думаю, мои друзья не стали бы звать. Это люди, как-то связанные с властью. Я человек русский, я полицию боюсь. Я не могу до сих пор привыкнуть, что здесь полиция добрая. Когда слышу «кряканье» полиции на улице, сразу напрягаюсь. Это отголоски России.

Я не планировал куда-то уезжать вообще. Меня не все устраивало, но я себя чувствовал спокойно, я был уверен, что могу заплатить за коммуналку, заработать, поесть купить, машину заправить. Я думал, у меня бабушка умрет спокойно дома, как положено, во сне. А в итоге умерла в собачьих условиях.

Сегодня мне исполнилось 27 лет. Надеюсь, это не последний мой день рождения. Надеюсь, я еще проведу свои дни рождения на свободе.

Материал подготовлен при поддержке Медиасети