В Украине на стендап-комиков могут напасть за «неправильные шутки». Мы спросили 11 украинских стендаперов, о чем они не шутят и могут ли быть табу в юморе

Украинский стендап успешно выходит из подполья. Сольники Натальи Гариповой и Антона Тимошенко набирают сотни тысяч просмотров в YouTube, а Андрей Щегель эксклюзивно продает права на показ своего нового концерта украинскому стримингу. Тем временем из соседних стран долетают невеселые новости о местных стендаперах: беларусу Славе Комиссаренко запретили выступать в родной стране после шуток о Лукашенко, а комика Идрака Мирзализаде выдворили из России за якобы оскорбление достоинства русских. В Украине до преследований со стороны государства не доходило, но Егор Шатайло из-за шутки уже стал жертвой нападения «Традиции и порядка».

Есть ли у украинских комиков темы, на которые они ни в коем случае не станут шутить? И нужна ли в Украине полная свобода юмора? Редакторка Забороны Светлана Степанчук поговорила об этом с десятком украинских комиков и комикесс.

«Украина — Мекка свободы в творчестве»

В юморе табу нет, но для меня есть темы, о которых ты понимаешь, что ничего смешного не можешь пока сказать. Допустим, про войну на Донбассе или про военных у меня шуток нет, потому что я не вижу здесь ничего смешного. Возможно, в будущем, получив какой-то личный опыт, я найду [в этом] комедию. А выдумывать особо смысла нет.

С опытом начинаешь чувствовать ответственность за свой материал и более серьезно подходить к темам. Чтобы, если ты уже танцуешь на грани, делать это с четкой позицией и сильной комедией, а не для внимания и хайпа. На гранях ты лучше исследуешь человеческую душу, человеческую культуру — я сейчас как будто интервью Гордону даю.

Если люди не смеются и шутка ужасная, она и так умрет: комик не будет с ней выступать, а если и будет, то он не будет развиваться. Поэтому смысла гоняться за комиком из-за плохой шутки особо нет. Физического урона я пока еще не получал, а просто негативные комментарии были. Возможно, потому что мой стендап достаточно продуманный или недостаточно интересный, чтобы за мной гонялись представители каких-то групп. 

Украина — Мекка свободы в творчестве. Зайди в TikTok Поплавского и посмотри, что можно делать в Украине. У нас тут что хочешь: расизм, сексизм, гомофобия, про людей с инвалидностью, про политиков, про харассмент. У нас есть националистическое крыло, есть пророссийское крыло. То есть кому-то не понравятся шутки об Украине, а кому-то — о России. Но пока, насколько я помню, не доходило у нас в юморе до каких-то серьезных проблем. Рынок сейчас создается, расширяется — мы пытаемся понять, какие грани есть. Пока что, мне кажется, можно [шутить] про все. Кто первый наступит на мину, вы узнаете из новостей.

Если юмор ограничивать, то непонятно, как эти люди собираются развиваться как общество. Понятно, что какие-то комики переходят грань удачно, какие-то неудачно, но ограничение или запрет на темы приведет к еще более агрессивным настроям в группах людей. Я не вижу проблемы в шутках, потому что они не несут вреда физического. Но во фразеологическом смысле они помогают обществу развиваться. Хорошая шутка или плохая — это все создает дискурс, который должен быть открытым.

«Полная свобода юмора — это опасная история»

Мне кажется, на любую тему можно шутить — важно, как ты пошутишь. Взять Луи Си Кея — мировая звезда, он шутил о смерти своей мамы, которая хотела, чтобы ее кремировали. Казалось бы, такая тема — но он это сделал круто, и ты как зритель даже не подумал, что тема грустная.

Я не такой комик, который ищет острые темы, я не говорю лозунги со сцены. Но есть тема, на которую я точно не буду шутить. Это война на востоке [Украины]. Там люди гибнут — как об этом шутить? Зачем об этом шутить? У нас такое настроение в стране, что даже самая смешная шутка на эту тему вряд ли повеселит людей. Грусть имеет больший вес. И по поводу смертельно больных людей я тоже не понимаю, [как шутить]. Я, конечно, слышал много смешных шуток на эту тему, но самому мне скорее грустно, чем смешно. В остальном главное — уметь правильно подать.

Люди очень напрягаются от интимных тем. Я про спермограмму недавно рассказывал, что в поликлинике в бахилах дрочить на журналы — это не очень прикольно со стороны. И люди смеются в кулачок. Видимо, они не очень раскрепощенные в жизни. Недавно еще шутил про [покушение на Сергея] Шефира. Типа домашняя одежда у людей выглядит так, что непонятно, точно ли у тебя есть дом. И что у меня на [домашней] футболке так много дырок, будто я вместе с Шефиром в одной машине ехал. И публика нормально отреагировала, не было напряжения.

Тут еще знаете, в чем суть — я визуально человек, которому люди не высказывают свое недовольство. У меня рост 2 метра, вешу больше 120 килограммов. Я очень большой и здоровый чувак, поэтому люди, даже если им что-то не нравится, говорят: «Лучше в комментариях напишу».

Полная свобода юмора — это опасная история. Приведу пример того, что меня недавно повергло в шок. Я смотрел интервью комика Сергея Чиркова у Иванова в «Антиподах». И там в какой-то момент журналист говорит: «А матери какого политика ты нассал бы в рот?». Просто ни с чего такой вопрос! Чирков назвал Медведчука и пошутил, что сначала его маму надо выкопать. И это все на YouTube! Я в этот момент подумал, что, наверное, было бы прикольно, чтобы видеоизвинения и в Украину немножко перебрались. Будет прикольно, если некоторые люди начнут фильтровать то, о чем они говорят в медиапространстве. Поэтому я, наверное, все-таки против полной свободы в юморе и каких-то высказываниях.

«Нужно идти туда, где больно»

Мой стендап идет о себе. Мне очень интересно найти то, что мне страшно или стыдно, и пройти через это, побыть в этом напряжении внутри себя. Тогда рождается комедия — напряжение, которое я снимаю шуткой. Это и есть комедия. Единственное — есть у меня блоки про смерть близких, но не всегда публика готова с тобой пойти туда. Я об этом пишу [шутки], но не всегда оставляю такие больные блоки в концерте. Только когда чувствую, что зритель к этому готов. 

С социальными темами то же самое. Если, например, говорить о войне в нашей стране, у человека идет отрицание, что войны будто бы нет, потому что нужно учиться жить во время, как это происходит. Коронавирус [как тема] намного легче, ведь каждый с ним сталкивался [напрямую]. Об этом легче шутить, если ты пережил его не в тяжелой стадии. А так я, в принципе, считаю, что нужно идти туда, где больно.

Есть комики, у которых достаточно хороший эмоциональный интеллект и широкий кругозор. Если это совмещается, они могут охватить серьезные глобальные темы. Например, Джордж Карлин. Когда он в 60 с чем-то лет шутит про мировое господство или про смерть, ты ему веришь и понимаешь, почему он об этом задумывается. Очень странно, например, слушать, как 20-летний комик размышляет про смысл жизни, депрессию, религию, детей — то, с чем он не сталкивался. Надо быть гением, как, например, Бо Бернем, чтобы в таком возрасте действительно иметь свежую точку зрения по этому поводу.

Несколько раз мужчины шли бить меня на сцену. Один раз на фестивале пива, потому что зрителю не понравилось, что я как бы оскорбляю то, как мужчины одеваются. А второй раз мужчина спустился со второго этажа и уже выходил на сцену, но охранники среагировали вовремя и все обошлось. Он был, конечно же, бухой. Бухому все можно. Если это так цепляет, значит, это правда про них конкретно. Это мне подсказывает, что я все делаю правильно. Если кто-то выйдет с моего концерта и ничего не почувствует, надо будет что-то менять.

«Мне писали в личку: «Ты чмо»

Если тема касается политики или особенно войны, которая у нас длится уже черт знает сколько, тут надо думать. Если это шутка с каким-то смыслом, который я хочу донести, то, в принципе, да. Если просто пошутить, лишь бы жесткача дать, то, конечно, нет. То же самое и про тяжелые болезни. Когда ты молодой комик, хочется [такую тему] использовать, чтобы сделать ударную шутку: например, про детей, больных раком — это точно вызовет реакцию. Молодому комику только и надо, чтобы на него отреагировали. А сейчас, когда у меня появилось двое детей, думаю, что, наверное, не буду так делать.

Я меняюсь, меняется взгляд на вещи. Раньше я был очень брезгливым, а сейчас каждый день мою детям жопку рукой. Если есть обстоятельства, то все поменяются. Конечно, у каждого есть шутки, за которые неловко. Я вообще работаю сценаристом украинского ТВ — то есть пишу то, что хотят наши каналы. А это зачастую тупые штампы, и порой мне прямо неловко становится за написанное.

Есть такой замечательный проект «Стендап 380». У меня там был целый блок про антивакцинаторов — что это, прошу прощения, долбоебизм. И, конечно, мне писали в личку «Ты чмо» и прочее. Есть негативный фидбек. Но если ты поднимаешь животрепещущую тему, то будут сторонники и противники.

Мы сейчас с вами говорим на русском языке, потому что это мой язык общения — я на нем привык разговаривать и писать. Но я не могу поднимать эту тему и говорить, что языковой закон какой-то не такой, или что мне он неудобен. Потому что, говоря такие вещи, ты становишься в один ряд с Ильей Кивой. Ну, блин, я там не хочу быть. Поэтому ты об этом пока не говоришь, потому что сейчас это немножко табуированная тема. У нее плохой флер из-за действий нашего соседнего государства, из-за ОПЗЖ и всяких придурков.

«Ты не должен перекладывать на себя шоры других людей»

Табуированных тем [в стендапе] не может быть, потому что вопрос не в теме, а скорее в контексте шутки. Шутка — это всегда субъективно. Фишка комедии в том, что она не для всех смешная. Если мы берем очевидно тяжелые для общества темы — геноцид, Голодомор, война — возникает вопрос, в каком контексте комик пытается шутить. Если он говорит, что это хорошо, думаю, он просто не получит реакции. Если же он раскрывает какую-то проблему — почему бы и нет? Мы не можем сказать, что условно в журналистике нельзя писать о чем-то. Задача журналистики — раскрывать любую тему. Так же и в комедии.

Комедия как раз провокационно исследует границу дозволенного. Потому что мы очень часто, пока не услышим шутку, даже не знаем, тяжелая тема или нет. Комик может промахнуться, может не угадать контекст и получить смех. Но это не значит, что это плохо. Мы получаем ответ — так можно или нельзя.

На первых порах [в комедии] ты всегда думаешь, что есть какой-то запрет. Так или иначе общество пытается табуировать то, что для него неудобно. Это самая легкая реакция: что-то не нравится — запретить. Есть люди со своими шорами, но ты не должен на себя перекладывать шоры других людей. Поэтому я понял, что для меня нет табу, но мой основной вывод — это вопрос контекста.

То есть если ты понимаешь, перед кем будешь выступать или для кого хочешь написать сценарий — значит, ты уже выбираешь уровень смелости и то, в каком контексте говорить. Комедия в принципе всегда кого-то оскорбляет, потому что комедия — это смеяться над чем-то или над кем-то. И самый легкий способ избежать возмущения и других проблем — не смеяться над теми, кто находится в слабой позиции.

«Если шутка обидная, то это не стендап, а комментарий в Фейсбуке»

Любая тема должна волновать комика, иначе ничего не сработает. Есть более сложные темы — их надо расписать так, чтобы градус юмора был выше градуса грусти/тяжести, которую они вызывают. Если ты искренне делишься тем, что тебя волнует, и, главное, там есть место для смеха — аудитория поддержит. Я слышала материалы других комиков о суициде, раке, инвалидах, экологии, и как зрительница пережила что-то волшебное. Диапазон реакций — от гордости, восторга, интереса, мурашек, чувства соучастия в чем-то важном до разного вида и громкости смеха.

Лично я не шучу на политические темы, потому что просто не разбираюсь. Есть более провокационные темы — например, сейчас это вакцинация, украинизация, политические события. Они вызывают сильную и разную реакцию — у кого-то негативную, у кого-то положительную. И это потрясающе, потому что это искусство. Есть, конечно, зритель, который все шутки воспринимает на свой счет. Он не понимает принцип иронии, сарказма, и воспринимает буквально все сказанные слова. Но это исключение. Я думаю, что в написании стоит ориентироваться в первую очередь на умненького, насмотренного зрителя.

Я хочу говорить о важных для себя вещах, веселиться, вызывать радость, и главное — чтобы стендап был искусством. Поэтому я мониторю свой материал на предмет пошлости ради пошлости, или провокации ради реакции. Если за этим не стоит мысли, идеи, посыла, то это не представляет ценности. В идеале нужно, чтобы материал был во время мероприятия поводом для веселья, а после — поводом для размышлений и, конечно, пересказа возле кулера на работе.

Тема [шуток] может быть любая, но если написано грубо, обидно, то это не в стендап, а в комментарии Фейсбука. Можно высмеять что угодно, но искусство заключается в том, что объект высмеивания может посмеяться над собой. Я вижу в этом функцию стендапа. А свобода юмора у нас, я считаю, есть. Люблю Украину — цем в плечо черноземистое.

«Я бы шутил про все, если бы мог грамотно завернуть»

Сейчас такая тенденция, когда надо больше задумываться, о чем говорить, как шутить. Есть негативный опыт у людей в Украине, которые о чем-то пошутили и потом пришлось извиняться — так было с Егором Шатайло, которого забрызгали баллончиком за шутку. Поэтому тенденция вырисовывается такая, что не стоит шутить про какие-то консервативные «скрепы». Хотя вот есть Андрей Щегель — великолепный украинский комик, сын Украины, и он замечательно выезжает на теме национальной украинской.

Я бы шутил про все, если бы мог грамотно завернуть. У меня позиция такая: хочу рассказать все, что чувствую. Если я могу сформулировать это для себя грамотно, если меня задевает тема, если я сейчас чувствую так, то я не считаю, что должен опасаться рисков и не шутить. Например, про закон о языке. Понятно, что украинский язык — основной в государстве. Но, тем не менее, сейчас правила в отношении выступлений могут быть жестче, особенно на телевидении. Это может меня потенциально задеть, потому что я выступаю на русском. И когда я это для себя сформулирую так, что будет смешно, тогда бы я это рассказал со сцены.

Религия, болезни, ЛГБТ — это вообще не рискованные темы. Но, опять же, надо правильно сформулировать. Например, когда я выступал, в зале сидели представители ЛГБТ. Мы начали немножечко беседовать, и они вполне нормально реагировали на мои глупые вопросы — например, о том, как они друг с другом занимаются интимными делами.

Основное, что должно быть в развитых странах — это полная свобода в том, что ты говоришь. Я не хочу, чтобы потом меня преследовали условные националисты или батюшка с крестом. Мне хочется, чтобы понимающее общество было со всех сторон. Все равно всегда ответственность будет лежать на том, кто сказал, поэтому я все-таки рекомендую всем думать перед тем, [как что-то сказать]. Надо понимать момент, когда вы можете сказать, что чувствуете, а когда надо промолчать.

«В юморе нет тем, на которые нельзя шутить»

Я в своих выступлениях немного бегу от реальности. Мне нравится выдумывать другие миры — поэтому я избегаю каких-то политических или социальных реальностей. А если уже решаюсь, то беру темы, которые, как по мне, прямо плохие очень. Например, у меня выйдет сольник сейчас, и там будет блочок про микрозаймы, про онлайн-казино, про контактные зоопарки. Но запретов у меня каких-то нет. Если что-то заболит и мне захочется поговорить об этом, я поговорю.

В целом в юморе нет тем, на которые нельзя шутить. Есть темы, о которых ты будешь шутить и будут последствия. Например, какие-то болезненные моменты в социуме, масштабные трагедии — с такими темами нужно быть абсолютно осторожным. Нужно понимать, зачем ты вообще это делаешь. Нельзя просто так шутить о войне, не имея никакой мысли или позиции. Нужно понимать, что за этой темой стоит очень много боли.

Я не шучу о политике, потому что не хочу быть простаком, который взял поверхностную новостную тему. Нужно изучить тему, понять свою позицию, и тогда уже, наверное, говорить. Я не хочу в это, мне это не весело. Мне гораздо приятнее блуждать мирами Гарри Поттера. Хотя кто-то и тут может сказать: «Да как ты смеешь так говорить о Гермионе!».

По-моему, у Джо Рогана я слышал в подкасте хорошую мысль, что важно отношение человека к теме. То есть он может говорить об ЛГБТ-сообществе и ты простишь ему любые шутки, потому что знаешь, что за его личностью стоит супертолерантный человек, который полностью поддерживает ЛГБТ-сообщество. А если знаешь, что человек жуткий гомофоб и ищет на Подоле, на чьем бы лице примерить свои кулаки, а потом что-то шутит о геях, то ты понимаешь, что у него позиция уже другая. Поэтому юмор еще очень тесно связан с личностью [комика].

Полная свобода юмора, конечно же, важна. Если посмотреть, что происходит в соседних странах — это страшная штука. Мне бы хотелось свободы творчества в любом проявлении, а человек будет сам нести последствия за свое творчество. Но нельзя ему запрещать это делать. Свобода — это то, за что нужно бороться, к чему нужно стремиться во всех его проявлениях.

«Любое табу ведет только к ухудшению материала»

Нет у меня цели какой-то темы избегать. Есть темы, которые мне менее интересны или неинтересны вовсе. То есть, условно, в моей голове нет такого, что ни при каких обстоятельствах нельзя шутить про Холокост. Но пока не складывалось в жизни таких обстоятельств, чтобы я такая: «Эта тема нужна мне для стендапа». Для стендапа в целом нехарактерно табуирование каких-то тем — просто у каждого комика болит что-то свое и исходя из этого мы формируем свои выступления.

Иногда случалось, что зрители могли высказать свое негодование. Не понравился мат, например, и они посчитали нужным мне об этом сказать. Ну, спасибо за ваш отзыв! Я не ссорюсь с такими людьми, но и не считаю, что должна была услышать это мнение. Думаю, никто никого насильно не тянет и не заставляет смотреть никакой контент. Поэтому, если тебе не нравится, ты сам для себя решаешь, а не идешь рассказывать, как именно кто-то должен выступать, чтобы тебе понравилось.

Я понимаю, что есть консервативная аудитория, но мне с этими людьми не по пути. Взгляды, которые они культивируют — я с ними в корне не согласна. Я поднимаю очень часто со сцены вопросы феминизма, и так бывает, что зрители, в частности, мужская аудитория, недовольны тем, что я говорю. Это можно понять по выражению лица, а иногда самые смелые даже могут что-то выкрикнуть. Но это никак не влияет на мой план выступления. Я делаю все, чтобы моя мысль была ясна.

Я стараюсь быть толерантной в своих выступлениях, стараюсь фильтровать то, что несу на сцену, смотреть, нет ли в этом мизогинии, гомофобии, расизма — я не хочу, чтобы мое творчество транслировало такие вещи. Это стремление быть более осознанной в своих высказываниях.

Базовая составляющая стендапа как жанра — быть естественным и честным. Соответственно, любое табуирование приводит только к ухудшению материала. Есть вопрос, для какой аудитории ты шутишь, где это будет уместно. Например, если ты выступаешь на христианском корпоративе, то, скорее всего, аудитория не захочет слушать шутки про распятие — а может быть и наоборот. Вы должны оговорить этот вопрос. Я считаю нормальным, что для конкретной аудитории какие-то темы табуированы. Но когда мы говорим о творчестве и живых выступлениях — люди сами выбирают, приходить им на концерт или нет. Тут уже не может быть никакого цензурирования. Ты сам выбираешь, приходить на этого комика или нет, продолжить смотреть это видео на YouTube или выключить его.

«У меня множество шуток, за которые сегодня стыдно или неловко»

Когда комиков спрашивают о границах юмора, это будто провокация. Почему ты шутишь только об отношениях? Ты должен о политике шутить! И о войне пошути. Будто если комик об этом не шутит, это признак непрофессионализма. Хотя это не так: ты просто шутишь на темы, которые ты готов отрефлексировать.

У меня множество шуток, за которые сегодня стыдно или неловко. Но самое печальное — ты приходишь к этому, а твоя аудитория к этому еще не приходит. Есть шутка, которую однажды меня попросили прочесть на бис. Мне за нее стыдно, и я предупредил об этом. Когда-то у меня не было ключа от домофона и я вырвал дверь, потому что магниты часто поддаются. Была ночь, шел дождь, я был в капюшоне. Зашел в подъезд и увидел стоящую у лифта женщину. И она такая: «Ну все, Тамара, тебе пиздец, ты свое отжила». И я дальше разгоняю. Сейчас я понимаю, что тема домогательств, нападений в лифтах, изнасилований — это очень серьезно. Нельзя обесценивать ее своими шутками. Тогда я сказал, что мы проведем терапию. Я прочитаю шутку и мы вместе решим, почему она неактуальна. Я ее читаю — люди смеются. Но когда-нибудь они поймут, что таких шуток быть не должно.

Элементарно самоцензура начинается с использования ненормативной лексики. Это возможный звоночек о непрофессионализме — когда ты за нецензурщиной скрываешь отсутствие материала. А по темам — ничего такого нет. Я пишу о том, что меня смешит, и стараюсь не попасться на эту удочку: «Чего, Сергей, не шутите об АТО? Что, слабак, Серега?». Не смешно мне. Я еще не настолько профессиональный комик.

Сейчас вы можете представить себе комика, который выйдет и в шутке будет гнобить, например, все российское — он получит поддержку. Но можно представить и комика, который выйдет и скажет: «Хохлы нас сильно притесняют». Он тоже получит поддержку в Украине. То есть мы сейчас на переходном этапе, когда ты всегда найдешь свою аудиторию — и с гомофобными шутками, и с толерантными.

Конечно, нужно работать с аудиторией, приучать, что ты идешь не только посмеяться, но и услышать что-нибудь более серьезное. Потому что очень часто ты пытаешься поднять даже относительно серьезную тему: только шутил о маршрутках — а тут сказал что-то о политике. И люди уже такие: «Что? Блин, политика! Мы пришли посмеяться, мы пришли отдохнуть, не нужно этого!». Есть воображаемый мир юмора, где пони и единороги, где все прекрасно, где действуют шаблоны, где есть теща и хитрые евреи, где все классно и понятно, — а есть реальный мир. Иногда люди не хотят, чтобы эти два мира пересекались, но они пересекаются. И нужно шутить о том, что происходит в реальном мире, по мере своих возможностей.

«У меня есть внутренняя цензура: на попсу и грубую попытку наебать зрителя»

Если уж я что-то написал — значит, я это очень люблю и в это верю. Честно говоря, я никогда не думал о том, как это будет воспринято зрителем. Украинцы не выкупают вообще, что и как им употреблять, поэтому ответственность только на тебе: написал, выучил, вышел, рассказал — молодец! Я искренне люблю все удачные и неудачные приколы, которые были у меня в жизни. Потому что нет нетернистых путей. Ни о чем не жалею, ничего не стыжусь. Я — гений.

Прилетало ли за юмор? Ебанатские, радикальные, традиционалистские телеграм-каналы постили какую-то хуйню, писали, что я ЛГБТ-активист и наркопропагандист. Угроз прямых [не было] никогда. Бить ебальник мне — тоже нет. Однажды бросали в меня стаканом в Бресте, Республика Беларусь. Но это было, когда я человека нахуй послал и сказал, чтобы он ебало завалил, потому что я выступаю, а он там сидит на втором этаже и пиздит. Это было не из-за шуток, а из-за того, что я наглый комик.

У меня есть внутренняя цензура: на попсу, на халтурное раскрытие ширпотребных тем, на грубую неприкрытую попытку наебать зрителя, дать ему то, что он хочет. Сформулируем это как «негр в вышиванке». Если команда КВН в финале хочет выиграть, там обязательно появляется «негр в вышиванке». Это значит, что команда отбилась от рук и бросает спасательные круги своим планам на победу. На такое у меня внутренняя цензура. Все должно быть со вкусом и полной отдачей.

Я бы не сказал, что в Украине о чем-то рискованно шутить, но у нас есть шутки на темы попаянных людей — безапелляционных, не выкупающих, в чем прикол. У них есть что-то святое, незыблемое, и они не воспринимают ничего другого. Вот Егор Шатайло совершил комедийное наступление на традиционные ценности. Использовал такой комедийный прием, как отзеркаливание нападок, и сказал, что украинские традиционные семьи нужно запретить и закрыть, как Маргарет Тэтчер закрыла шахты. Намекая на то, что это было правильное и экономически полезное для страны решение. После чего 20 или 30 неизвестных дебилов напали на него на «ЮБК» и заставили извиняться за нападки на традиционную семью, у которой нет больше никаких шансов, с чем я совершенно согласен.

Если люди — дебилы, они не могут рефлексировать. Я уверен, что любое искусство или шоу-бизнес — называйте как хотите — преследует одну цель: заработать бабок на уже существующих убеждениях, и никакой рефлексии там нет. А я — суперохуенный комик, который хочет бабок и лучше всех делает свое дело в этой стране. Как вам такое? Можете сказать — я убежден, что я Иисус, Бог и Канье Уэст. Именно в таком порядке.

Нужна ли полная свобода юмора? У меня на это три ответа.

Первый: мне вообще похуй, потому что как артист я справлюсь — есть свобода или нет свободы. Так и работает капитализм. Если моя цель — заработать денег, и у меня есть профессия, то я найду, как это сделать и реализую свое тщеславие.

Второй ответ: «Небо самолетам, а цензура для артиста»… Чем меньше свободы — тем легендарнее ты будешь. Но это пустая залупа. Как в России оно: тебя выгоняют из России или сажают в тюрягу, все жалуются — и что? Что это изменит и к чему приведет? Я не хочу быть легендой. Я хочу, чтобы у меня срака была в тепле.

И третий ответ: свобода — это единственное, к чему каждый человек должен стремиться как к единственной истине. И свобода творчества должна быть.