«Безродные и буржуазные»: как еврейские архитекторы строили советские города и теряли из-за этого работу

В 1948 году, вскоре после окончания Второй мировой войны, политические репрессии в СССР продолжились с новой силой. Несмотря на то, что Советский Союз позиционировал себя как антагониста антисемитского Третьего Рейха, в стране усилились репрессии против евреев, которые происходили и раньше. Не обошла эта участь и архитекторов. Вместе с Энциклопедией Архитектуры Украины рассказываем, как сложилась судьба архитекторов-евреев, по которым прокатилась советская репрессивная машина, и как это повлияло на архитектуру.

По воспоминаниям соратников Сталина, после Второй мировой войны советский вождь, который к тому времени уже пережил несколько инсультов, окончательно превратился в человека «гипертрофированно жестокого и маниакально подозрительного», почти везде искавшего следы «американо-сионистского заговора». Историк Геннадий Костырченко, автор книги «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм», считает это болезненной реакцией на «измену» созданного в том же году Израиля: новое государство, которое должно было стать сателлитом Советского Союза на Ближнем Востоке, успешно налаживало отношения с США.

С тех пор еще одними врагами для Сталина стали «безродные космополиты». Так советская пропаганда окрестила людей, которые якобы «унижают заслуги русского народа-победителя» и восхищаются иностранцами, которые «постоянно воруют изобретения российских ученых». В частности, именно россиянам приписывали изобретение воздушного шара, электрической лампы, радио и велосипеда.

Впоследствии окажется, что почти все «космополиты» работают в сфере культуры, науки, образования — и, что самое главное, имеют еврейские фамилии. Позже именно по этому признаку их будут увольнять с работы, лишать ученых степеней, выселять из квартир и арестовывать.

«Буржуазный ретроград» Лангбард

В 1939 году Иосиф Лангбард, к тому времени уже известный в Союзе архитектор, построил в Киеве первый дом для советского правительства — монументальное здание ЦК КП(б)У на Десятинной улице, где сегодня разместилось Министерство иностранных дел. Для этого снесли барокковую Трехсвятительскую церковь, а рядом — Михайловский собор с колокольней Михайловского Златоверхого монастыря. По проекту Лангбарда, на их месте должно было появиться не менее монументальное здание Совнаркома. Между двумя новостройками он планировал разместить гигантский монумент Ленина высотой в 75 метров, чье лицо видели бы все, кто плывет по Днепру, а вместо исторического фуникулера — спустить к набережной циклопическую лестницу.

Этот замысел так и не был реализован. Совнарком переехал на улицу Грушевского, в здание нынешнего Кабмина, а сверхдорогой проект с гигантскими ступенями и Лениным-великаном уже не вызывал у чиновников строительного энтузиазма. 

Лангбард был одним из самых узнаваемых советских архитекторов. Он сделал себе имя в послеоктябрьском Минске, спроектировав монументальные здания, которые кардинально изменили облик еще недавно провинциального города: Дом правительства БССР, Театр оперы и балета и Дом Красной армии. Эти проекты, в частности, получили гран-при в Париже на Всемирной выставке искусств и техники 1937 года: тогда европейские архитекторы отметили их «прогрессивность и неординарность». А двумя годами ранее Лангбард спроектировал вместе с Матвеем Манизером соцреалистический монумент Тарасу Шевченко в Харькове: для скульптур персонажей из шевченковских произведений позировали актеры театра «Березиль», а сам памятник стал одним из символов города.

Лангбард — выходец из еврейской семьи, которая жила в Бельске, тихом городке Гродненской губернии. Он имел способности к рисованию, и, окончив гимназию, начал целенаправленно изучать архитектуру: сначала в Одесском художественном училище, затем — в престижной Академии художеств в Санкт-Петербурге.

В 1929 году Лангбард работал над проектами застройки центра Минска — его Дом правительства выиграл всесоюзный конкурс. Это было самое большое здание довоенного Минска, где смогли разместиться все чиновные ведомства города. Вдохновившись успехом, Лангбард начал размышлять над реконструкцией всей беларусской столицы. Его концепция предусматривала сохранение дореволюционных архитектурных памятников: речь шла о «создании нового города, но с учетом беларусских архитектурных традиций».

Именно с этого позже и начались нападки на архитектора — сначала не очень ощутимые, но с каждым разом набиравшие все большую силу. Так, стремление Лангбарда сохранить историческую архитектуру было воспринято как «мещанство и буржуазность». К Лангбарду стали относиться подозрительно.

В 1932 году ЦК ВКП(б) утверждает постановление о перестройке всех литературно-художественных организаций. Во всех сферах искусства ликвидируют творческие объединения, на место которых приходят профсоюзы — в том числе и архитекторов. Теперь предложение «сверху» должно было восприниматься как военный приказ, а несогласие с руководством означало, что тебя лишат возможности проектировать, преподавать, заниматься наукой.

«Фактически это означало «чистку рядов». После этого постановления начались массовые репрессии: кто-то имел дореволюционное образование, кто-то был «членом семьи врагов народа», — рассказывал беларусский историк архитектуры Сергей Харевски.

В биографии Лангбарда было за что зацепиться: мещанин, получил образование до революции, не состоял в комсомоле, не имел партийного билета, а ко всему этому еще и еврей. В 1937 году, после очередного съезда архитекторов, в газете «Рабочий» вышла статья, угрожавшая «врагам народа, шпионам и диверсантам», которые якобы занимаются вредительством во время проектирования и строительства. А вскоре «прилетело» и самому Лангбарду. Ему передали на доработку проект минского Театра оперы и балета. Во время работ Лангбарда постоянно заставляли упрощать здание: урезали расходы на интерьеры, снижали этажность, отказались от облицовки фасадов красным кирпичом. А в 1938 году, когда работы уже подходили к концу, его просто отстранили от авторского надзора над театром, чтобы сэкономить деньги.

В дополнение Лангбарда еще и «пропесочили» за результаты этого строительства на съезде архитекторов, попрекая «безыдейной барочной лепниной» и «некрасивыми, мрачными фасадами, которые нуждаются в немедленной реконструкции». Лангбард был вынужден защищаться: «Когда я иду мимо этого театра, то действительно со стыдом отворачиваюсь от него. Но я должен отбросить эти обвинения, поскольку этот театр делали без меня — и получилось безграмотно и безобразно».

В том же году арестовали жену архитектора Ольгу. В доме, где она жила, также жили известные актеры, литераторы, видные большевистские деятели — и почти каждую квартиру задела волна арестов. Из 50 жителей дома, за которыми приезжал «воронок», обратно вернулась только Ольга. Самого Лангбарда обошел арест. Историк Игорь Кузнецов считал, что его спасла репутация выдающегося специалиста по монументальной архитектуре.

«Советская власть научилась «выращивать» своих писателей и поэтов, и подыскать замену репрессированным литераторам не было проблемой, — писал Кузнецов. — А вот расстрелять или загнать в лагерь архитектора, специализировавшегося на большом, помпезном строительстве, которое так любил и поддерживал Сталин — это уже другое дело».

Во время войны Лангбард мечтал, как будет восстанавливать Минск. Когда город освободили от нацистской оккупации, архитектор даже вошел в состав комиссии, которая должна была заниматься его восстановлением. Лангбард предложил несколько проектов обновленного городского центра, сохранявших историческую застройку и архитектурные памятники. Его снова обвинили в «буржуазном ретроградстве» и убрали из состава комиссии. А потом освободили от должности старшего консультанта управления по охране культурных памятников.

«И как только его убрали, центр города зачистили от достопримечательностей: снесли костел Тамаша Аквинского, колокольню иезуитской коллегии, — почти все, что осталось после войны», — рассказывал Харевски.

«Архитектурный космополит» Каракис

В 1934 году столицу УССР перенесли из Харькова в Киев. Как отмечают исследовательницы архитектуры Елена Мокроусова и Татьяна Скибицкая, тогда в Киеве было много земли, свободной от застройки — эти участки составляли более половины города. Так что когда он вновь стал центром республики, работы хватало. Люди, приезжавшие в город, нуждались в жилье — но для строительства часто не хватало денег и материалов.

Отдельно возводились так называемые «дома специалистов», где давали квартиры врачам, ученым, милиционерам, артистам. Немало таких домов по всему Киеву спроектировал Иосиф Каракис. Он был талантливым и трудолюбивым. Знакомые архитектора вспоминали, что почти всегда видели его за работой, склоненным над чертежной доской.

Каракис построил дома для военных на Золотоворотской улице и в Георгиевском переулке, разработал экспериментальные галерейные дома на Чоколовке и Солдатской слободке, построил жилые комплексы на улицах Мазепы и Институтской, где лестница между этажами освещались с улицы через панорамные окна. В 1940 году именно Каракис спроектировал первый детский сад в Киеве, тогда находившийся в ведомстве завода «Арсенал». По отзывам тех лет, его фасад напоминал «аристократическую усадьбу или античный храм», а вдобавок сам архитектор отдельно разработал для детсада авторскую мебель.

Еще до Второй мировой войны Каракис успел построить два дома на Крещатике: жилой шестиэтажный по заказу «Метростроя» и здание Еврейского государственного театра. Последнее было сначала построено в конструктивистском стиле, но второй вариант здания скорректировали до неоклассики. Культуролог Андрей Пучков назвал этот театр «настоящим украшением Крещатика»: тогда, в начале 1930-х, архитектор еще мог разместить на театральном фасаде скульптуры еврея и еврейки в национальной одежде. Во время войны эти здания сгорели, но восстанавливать их не стали.

После войны все стационарные еврейские театры ожидала судьба синагог, которые закрыли и «перепрофилировали» еще в 1920-х годах: тогда в киевской синагоге Бродского обустроили спортзал, а Галицкую, возле нынешнего цирка, переделали под заводскую столовую. Теперь партийцы взялись за еврейские театральные студии и всячески делали невозможными попытки возродить их хотя бы в формате самодеятельных ансамблей — отменяли спектакли, запрещали клеить афиши, ограничивали гастроли еврейским артистам.

Еще один известный проект Каракиса — ресторан «Динамо», который в журнале «Архитектура СССР» назвали «одним из лучших примеров киевской архитектуры». За него он чуть не поплатился жизнью. При строительстве этого конструктивистского ресторана заказчик решил в обход Каракиса изменить конструкцию перекрытий. Архитектор протестовал, но повлиять на это решение не мог. Ему посоветовали хотя бы составить об этом докладную записку. Уже вскоре, во время банкета, на котором присутствовало большое военное начальство, над ними начал сыпаться потолок. Той же ночью за Каракисом приехал «воронок».

• 

• 

Ирма Каракис, дочь архитектора, вспоминает, что «в те годы (1937-38) почти в каждой семье были, на всякий случай, мешочки со сменой белья, сухарями, зубной щеткой и документами. «В доме, где мы жили, на улице Артема, 26а, аресты бывали часто: забирали военных специалистов, инженеров… Так две мои подруги остались без родителей».

Но через десять дней архитектора все же отпустили — спасли и докладная записка, которую он успел вовремя подать, и личное покровительство Ионы Якира, командовавшего тогда Киевским военным округом. С архитектором разобрались уже после войны — в самый разгар кампании против «безродных космополитов». Именно этот расхожий штамп чаще всего использовали, когда речь шла о евреях.

«Жупел «сионизма» стало возможным прикрепить к любому еврею, который «демонстративно» не отказывался от своей идентичности. А тех, кто, имея «неудобную» «пятую графу», ассимилировался культурно и в языковом плане, можно было попрекнуть «космополитизмом». Это делало запланированную чистку более всеохватывающей», — так описывал этот подход историк Сергей Гирик, рассказывая в своей статье о влиянии государственного антисемитизма на архитектуру.

В сентябре 1951 года в актовом зале Киевского инженерно-строительного института (сегодня — Киевский национальный университет строительства и архитектуры), где преподавал Каракис, состоялось собрание, на котором должны были «решительно осудить деятельность архитекторов-вредителей». «Обвиняемыми» стали член-корреспондент Академии архитектуры УССР Яков Штейнберг и доцент Иосиф Каракис.

Каракиса одновременно обвинили и в буржуазном национализме — за возведенную в Луганске гостиницу «Украина», где оформление фасада напоминало традиционный украинский орнамент, — и в космополитизме. Штейнберг тогда вынужденно «покаялся» — и остался работать в институте. Зато Каракиса, который отказался признавать «вину» («я жил и работал по совести»), решили уволить.

Это решение возмутило студентов, которые называли Каракиса «одним из лучших преподавателей» и считали, что «слушать его лекции было большой удачей». В защиту Каракиса студент инженерно-строительного института Михаил Будиловский, который в будущем станет известным в Киеве архитектором-модернистом, организовал сбор подписей. Эту акцию потом назовут «Письмом тринадцати».

Под обращением подписались тринадцать инициативных студентов — лучшие ученики института. Но на руководство оно так и не повлияло. Впоследствии руководство института «вспомнило» эту кампанию Будиловскому. Его не стали «валить» на выпускных экзаменах, но после обучения назначили — по распределению — работать в Куйбышевоблсельпроект. По словам Будиловского, «это фактически означало конец карьеры». Выпускнику помог архитектор Анатолий Добровольский, который вернул Михаила из «ссылки» и познакомил с директором Киевпроекта, где Будиловский и работал следующие 25 лет.

Архитектура без автора

В архивах можно найти имена других еврейских архитекторов, работавших в советском Киеве: Соломон Венгеровский, Яков Красный, Григорий Благодатный. В начале 1930-х годов еврейские фамилии фигурируют и среди зодчих Бюро по строительству домов специалистов — например, Гинзбург и Цельтнер.

Но большинство этих людей затерялись в истории. Память о себе в городе оставил только Благодатный — сотрудник Института «Киевгорпроект», который успел поработать еще под руководством Павла Алешина. Именно по его проекту построены дом для работников этого Института на нынешней улице Липинского и дом Продторга на Гончара. Архитектор пережил войну, а в 1973 году, незадолго до своей смерти, спроектировал монументальное здание обкома коммунистической партии в Донецке. Именно в этом здании до захвата города пророссийскими сепаратистами работала областная государственная администрация.

После смерти Сталина политика «антисионизма» не исчезла, но трансформировалась: так называемых «космополитов» увольняли, а после — просто вытесняли из общественной жизни. Такая «идеологическая борьба» успешно продолжалась до самого распада СССР и стала неотъемлемой частью советской пропаганды. По воспоминаниям современников, даже в 1985 году, во время горбачевской перестройки, евреев по инерции обвиняли в «уничтожении довоенных памятников архитектуры». Тогда Евгений Пашкин, впоследствии почетный реставратор Союза реставраторов России, считал, что «международный сионизм свил себе гнездо в Главном архитектурно-планировочном управлении Москвы».

Лангбарда и Каракиса спасла их слава и связи. Лангбард вернулся в Ленинград, где еще несколько лет преподавал в Академии художеств. Он умер незадолго до своего 69-летия. Его преподавательской деятельности не мешали, но авторство всех его проектов замалчивали до самого конца советской эпохи.

После освобождения Каракиса его семья по-настоящему бедствовала: архитектурных заказов не было, преподавание запретили, жить приходилось на пенсию матери. Была наказана и Ирма Каракис, которая имела повышенную стипендию за отличную учебу: на одном из экзаменов ей демонстративно поставили «тройку» — и вообще лишили какой-либо стипендии.

Некоторое время Каракис перебивался неофициальным заработком, который предложил ему тогдашний председатель Союза архитекторов УССР Григорий Головко. Архитектор чертил проекты станций киевского метро, ​​которые Головко покупал у него и выдавал за свои. Уже позже выяснилось, что именно он и предложил выгнать Каракиса из института как «космополита».

Через год Каракис все же найдет работу: друзья пригласят его в Дипроград — проектно-исследовательский институт, который занимался планированием городов. Здесь он будет специализироваться на проектировании школ — и позже по всей стране по его проектам возведут 4500 учебных заведений. Впоследствии он перейдет в институт КиевЗНИИЕП, где будет разрабатывать в числе прочего экспериментальные школы для детей с ДЦП.

Как и в случае с Лангбардом, все творчество Каракиса будет замалчиваться. Архитекторы помнят, как он, выйдя на пенсию, провел последние годы жизни на Русановских садах. Если в советский период в печатных изданиях писали о его зданиях или публиковали их фотографии, то его фамилия там вообще не упоминалась. Сегодня практически все здания Каракиса являются официальными памятниками архитектуры, хотя некоторые из них нещадно реконструировали: ресторан «Динамо» перестроили в ресторанно-развлекательный комплекс, а жилые дома, спроектированные архитектором, закрыли новостройками и фасадными «улучшениями». Мало кто из киевлян вообще знает, какой сложной была жизнь их создателя из-за предвзятости к его происхождению.