В Украине нетрадиционная медицина успешно работает параллельно с медициной доказательной. Тем, кто отчаялся во врачах, предлагают пойти к народным целителям, мольфарам и даже священникам-экзорцистам. Ради выздоровления люди позволяют им делать с собой все что угодно. Специально для Забороны журналистка Светлана Ославская поехала к такому монаху-целителю — он колол ее копьем и сказал, что она не сможет иметь детей.
Монах лечит
На сайте отца Ивана-Василия Коваля есть раздел отзывов. «Замечательный монах-целитель. Искренний, добродушный. Приезжали по причине увеличенной селезенки». «Очень добрый человек. Сколько любви и терпения к людям».
Есть там и вопросы. Спрашивает Орися: «Слава Иисусу Христу, вы можете определить, что происходит с человеком, где бы мы ни были, говорят, что им управляет нечистый, и это давит на психику уже больше семи лет». «Сможет определить, — отвечают ей. — Только привозите с собой этого человека».
Илюстрация: my_pet_spider / Заборона
Отец Иван-Василий Коваль принимает в поселке Перегинское в 50 километрах от Ивано-Франковска. На пожертвования, которые люди оставляют за лечение, он строит в соседнем селе монастырь.
У целителя есть своя специализация: он лечит копием. Это предмет церковного обряда — небольшой нож с коротким лезвием, уменьшенная копия того копья, которым мучили на кресте Иисуса. Копие отца Коваля я вижу в репортажах нескольких телеканалов: вот мальчик сидит спиной к камере, а отец прикасается острием к его спине в разных местах. В этих репортажах он кажется приветливым человеком. В каждом разговоре подчеркивает, что это не он лечит, а Бог. Отец Иван-Василий — член бюро экзорцизма Ивано-Франковской архиепархии УГКЦ, то есть он занимается изгнанием нечистого официально.
Проблема, с которой я еду к нему, — головная боль. Я страдаю от нее с детства, иногда прихожу с этим к врачам. Они прописывают таблетки или уколы, но главный их совет сводится к следующему: «Вам помогают таблетки? Вот и пейте их дальше».
В целительство я не верю, но оставляю маленький шанс для чуда: вдруг поможет? А если и нет, то все равно интересно встретиться с монахом — человеком вне моего информационного пузыря.
«Матушка»
Утром я занимаю свое место номер 1 в автобусе Ивано-Франковск — Перегинское. На сельских маршрутах люди не покупают билетов, потому что дешевле заплатить водителю, так что с билетом здесь только я. Утро солнечное, в автобусе работает обогрев, — поэтому у меня хорошее настроение и я рассматриваю пассажиров. Может, кому-то здесь со мной по пути? Вот девушка с ярким макияжем и таким же маникюром. Нет, вряд ли. Женщины обсуждают праздничный стол. Наверное, они местные — ездили в областной центр на базар. Сонный мужчина с армейским тату на руке похож на местного жителя, но кто знает.
«Вы на Перегинское? Это там, где батюшка», — запыхавшаяся женщина подбегает к окну водителя. Повязанный на голову шарф придает ей благочестивый вид. Водитель обещает остановиться на повороте к отцу и «матушка» садится позади меня.
«Я из Черкасс», — представляется Люба. Она снимает шарф и уже не кажется такой благочестивой «матушкой». Она быстро переходит на неформальное общение и рассказывает мне, с чем едет к целителю.
«Болит, понимаешь, ни жрать, ни срать не могу. Курю, как сумасшедшая».
Ее история похожа на истории всех людей, которые разуверились в традиционной медицине и ищут чуда то в церкви, то у народных целителей. «Страшно болит в животе, перенесла операции, а врачи не знают, что дальше с этим делать». Бабки сливали ей на воск — безрезультатно, а карпатский знахарь отказал: «Я тебе ничем не помогу».
Любе немного за сорок, у нее есть взрослый сын. Муж умер; вдвоем с мамой они живут на одну пенсию. Люба была на заработках в Польше — хорошая и несложная работа на фабрике конфет, но боли заставили ее вернуться домой. Дошло, говорит, до того, что уже ничего нет: ни денег, ни работы, ни здоровья.
«Одна бабка мне сказала: «Тебе на смерть порча», — в глазах Любы страх, а в голосе мистические нотки. — Сказала, что это родственники сделали… И знаешь, было что-то такое. Весна, вишни цветут — а я сижу у окна и думаю: «Зачем так жить?» И в это время как будто рядом со мной кто-то есть».
«Собаки вонючие! Лают и лают!» — Ни с того ни с сего сонный мужчина с татуировкой подскакивает с кресла. Он кричит на женщин позади: ему мешает их разговор. А может, наш с Любой? Мы умолкаем.
«А ты верующая?» — прерываю молчание я.
«Да, но в церковь не очень хожу», — Люба вспоминает, как была в одном монастыре и к ней во время службы подошел священник. Увидел у нее под шарфом серьги: «Что это ты нацепила?», — спросил он и при всех заставил их снять. А серьги-то были — скромные «гвоздики». С пониманием киваю и рассказываю похожую историю из детства — о том, как священник публично ругал 12-летнюю меня за одежду с коротким рукавом.
Между тем нервный мужчина просит прощения у женщин, которых обозвал собаками.
«Это ж из него бесы выходят», — объясняет мне Люба выразительным шепотом.
В очереди
В Перегинском на повороте с главной дороги даже стоит указатель к монаху на украинском и английском. Мы с Любой знаем, что принимает он в обычной хате, во дворе которой должна быть часовня, но на всякий случай спрашиваем дорогу в магазине. Продавщица хорошего мнения об отце, хотя сама у него не бывала.
«А он правда лечит?» — спрашиваю я.
«Ну, знаете. Как к нему с опухолями приходят, то сами понимаете…»
Женщина оказывается критически мыслящей, но в поселке любят другие истории об отце Ковале, которого здесь называют просто «монах» с ударением на «о». Рассказывают истории в стиле «бабу к нему заносили — а вышла своими ногами, видел собственными глазами».
Илюстрация: my_pet_spider / Заборона
Но вот мы с Любой уже у нужной хаты. Сегодня очереди нет, хотя рассказывают, что здесь бывает и по сто человек в день, а принимать больных целитель заканчивает глубокой ночью. Большая тетрадь на лавочке свидетельствует о том, что этой зимой здесь каждый день бывало по несколько десятков человек. Из записей ясно, что люди приезжают семьями. Запись «Вера — 3» означает, что Вера записала в очередь троих людей.
Двор напоминает те, что бывают в курортных селах на море: вся территория застроена, как будто здесь сдают жилье. Есть даже туалет для приезжих. У гаража припаркованный черный «Мицубиси». Окно в доме открыто, слышны мужские голоса — наверное, отец принимает кого-то. Мы садимся на лавочку ждать. Появляется нервный пассажир из автобуса. Без маски видно, что он совсем не старый, как мне показалось. Ему лет 45, он просто измучен.
«Я видел клиническую смерть. Я был там», — говорит Николай, и это «там» у него означает, несомненно, тот свет. Его глаза слезятся, а разговаривает он высоким голосом: кажется, вот-вот сорвется на крик или плач.
Николай приехал из Тернополя и уже не первый раз у отца. Говорит — мучают его боли, из-за которых не может ехать на работу.
«А врачи?»
«Какие врачи? Я до 30 лет ходил по врачам, а потом узнал, что есть такие экзорцисты… — Он многозначительно кивает, произнося это слово с уважением. — А врачи — выпьешь таблетку, оно заглушит на какое-то время, а толку никакого. А как Бог исцеляет, то выгоняет полностью все».
«Николай, а ты что здесь делаешь?» — На пороге дома появляется монах-целитель в синих домашних штанах и синем свитере. На голове у него защитный щиток, под которым я вижу седую бороду. Он как будто удивлен визиту своего постоянного «пациента», но приглашает его внутрь. На нас бросает оценивающий взгляд. Говорит, что сегодня занят, но если Люба приехала аж из Черкасс — так и быть, примет.
«Видишь, как его черти водят. Он очень страдает», — говорит Люба, когда Николай заходит на прием. Слышим из дома разговор, потом — что-то похожее на плач. Звонят колокола в церкви, чья-то рука толчком открывает окно пошире. Люба отводит меня в сторону:
«И рот закрой. Так бес может душу забрать».
Люба лучше меня осведомлена в разной бесовщине и в том, чего ожидать от отца. Одна ее приятельница бывала у него. Говорила, что нужно полностью раздеваться, а после визита на теле будут порезы, как от шипов розы. Я запоминаю это сравнение, чтобы потом, когда она зайдет к целителю, записать его. И еще думаю о том, что скажу ему. Решаю на прощание спросить одну вещь: как он выдерживает такое количество человеческой боли.
«Света, заходи. И маску одень, — Люба выходит из дома. — Я здесь буду».
Копие
Монах-целитель начинает без долгих предисловий.
«Снимай это», — я кладу пиджак на диван рядом с курткой, сажусь на табурет перед ним и, как на зло, чихаю — всего один раз. Он смотрит из-под щитка с подозрением:
«Что, пришла с гриппом?»
Возражаю: я склонна к аллергии и, чтобы чихнуть, мне много не надо.
«Дети есть?»
«Нет».
«Не получается или не хочешь?»
Я что-то бормочу в ответ и рассматриваю его рабочий стол. На нем стоит скульптура Девы Марии, несколько банок антисептика, кропило для святой воды и металлический поднос, над которым целитель прожигает острие копия из желтоватого металла.
Стоит сказать, что контроль над ситуацией я потеряла в момент, когда сняла пиджак. Происходившее в той комнате я могу воспроизвести только благодаря диктофонной записи.
«Поднимай вверх», — показывает на кофту.
«Но там нет ничего».
«Ну чуть-чуть подними… Здесь вот расстегни».
Он начинает обследовать меня. Это значит — колоть копьем живот, плечи, лоб и затылок. Одновременно он бомбардирует меня диагнозами и вопросами.
«Что ж тебе болит?»
«Голова… Но вы больно бьете!»
«Голова у тебя простужена. Голову не мой на утро. Моешь иногда на утро голову?»
«Нет, фен давно сломался…»
«Повернись, а здесь чуть опусти», — просит он приспустить штаны, чтобы открыть поясницу.
Повернувшись к нему спиной, я могу рассмотреть комнату. Это богатый цветами и деталями сельский интерьер. На стенах — блюда с косовской росписью и гуцульское покрывало на диване, на печи стоит тарелка с пампушками — традиционным галицким рождественским блюдом. В другое время я бы подумала, что это красивая комната, но сейчас меня занимает боль от уколов копия. Отец ударяет им по моей спине и одновременно по телефону назначает визиты следующим больным. Из-за боли я отодвигаюсь от него подальше.
Илюстрация: my_pet_spider / Заборона
«Я не думала, что это так больно…»
«Давай-давай, посмотрю, нет ли воспаления яичников».
«Можете так сильно не бить?»
«Хорошо, я легче буду», — говорит он, но продолжает колоть с той же силой, отвечая на звонки.
«Иван, что хотел?»
«Да хотел к вам попасть на пару дней», — слышу я голос его собеседника.
«Ну, давай завтра приезжай. Опускай вниз», — это уже ко мне.
«Нет, я не могу это выдержать», — в отчаянии я опускаю кофту. Еще немного — и заплачу.
«Ты что, психовата или что?»
«Да нет. Просто я пришла из-за головной боли… А вы колете поясницу».
«Голова простужена. У тебя воспаление яичников. И детей не будешь иметь. Или, может, чуть потерпишь, чтобы были дети?»
«Но ведь так больно», — меня будто заклинило на ощущении боли и отчаяния, так что я не обратила внимания на его угрозу — не иметь детей. В тот момент меня занимала другая мысль: а если он не выпустит меня отсюда и будет мучить дальше?
«А я виноват, что у тебя воспаление яичников? Я виноват?»
Я вздыхаю, опускаю голову и вижу кровь от уколов на животе. На меня находит волна паники.
«Скажите, вы дезинфицируете это копье?»
«А вот, прожигал на огне сейчас. После каждого человека прожигаю».
Монах сердится.
«Ты девушка, я вижу, с характером. Попростужалась, а потом претензии».
«У меня с детства голова болит».
«Так ведь простудила голову и болит — а ты как думала?»
Он продолжает колоть мое тело, спину, плечи, живот, низ шеи. Когда доходит до груди, я понимаю: это уже слишком.
«Очень больно, простите», — я почему-то извиняюсь и встаю.
«Ну так иди к врачам, пусть тебя лечат!»
«Почему вы обижаетесь? У людей разный болевой порог… Кто-то готов терпеть, а кто-то — нет».
«Славим его», — целитель уже отвечает на очередной звонок, а я надеваю куртку. Он ставит мне еще один диагноз: «В области сердца у тебя невралгия… Да-да, я слушаю вас, Мария».
Я кладу деньги на его «рабочий стол», выхожу, зачем-то еще раз извиняюсь и закрываю дверь. Во мне нарастают возмущение, гнев и шок. Но в голову приходит четкая мысль: люди привыкли, что их унижают и мучают, — настолько привыкли, что полюбили это. А когда им причиняют боль и унижают во имя Господне, они думают, что исцелились.
Кровь
«Я не выдержала», — говорю Любе и радуюсь, что есть кто-то, с кем можно поговорить.
Она, я вижу, тоже немного в шоке.
«Я так плакала, — говорит. — Пошли купим чая».
Люба присматривается, где можно остановиться покурить, чтобы не было слишком заметно: село все-таки, да и приехала к монаху.
«Как чувствуешь себя?» — спрашиваю я.
«Словно холодец внутри. Как соску потеряла», — она точно описывает и мое состояние растревоженности. Сейчас я могу только улыбнуться своим планам расспросить монаха о человеческой боли. В конце концов, кто сказал, что лечение должно быть легким и приятным?
Мы идем искать дом, где сдают комнаты, — номер телефона хозяйки мы увидели на картонке в окне дома целителя. Как и у меня, у Любы на лбу видны капельки крови в местах уколов. Но она выдержала процедуру до конца. Отец сказал ей остаться еще на один день. Николай тоже остался.
Мы прощаемся и я медленно иду в центр поселка на автобусную остановку. В магазинчике беру «Маккофе» за шесть гривен и завожу разговоры о целителе. Это здесь я встречу мужчину, который скажет: «Видел, как бабу заносили туда, а вышла своими ногами». Но к монаху, говорит, он не пошел бы, «даже если бы завтра умирал». На вопрос, почему, молчит.
Приехав домой, я встаю перед зеркалом. Кожа внизу спины вся в припухших царапинах с запекшейся кровью, как от шипов розы.
Вечером у меня начинает болеть голова.
Имена Любы и Николая изменены.
