После аннексии Крыма Россией в 2014 году жизнь заключенных на полуострове изменилась. Пенитенциарная система перешла под российское законодательство, многих этапировали в разные регионы РФ — в том числе, и в наиболее отдаленные. Хуже всего пришлось людям, у которых есть серьезные заболевания, такие как ВИЧ — из-за проблем с медицинским обслуживанием в тюрьмах, здоровье таких людей сильно ухудшается. Некоторые даже умирают, потому что не получают лечения. Заместительница главной редакторки Забороны Юлиана Скибицкая рассказывает, что происходит с украинскими заключенными в российских тюрьмах.
В конце 2019 года в колонии в Адыгее умер 33-летний крымчанин Андрей Титков. Двумя годами ранее его осудил Джанкойский суд за кражу и незаконное хранение оружия. Из Крыма Титкова этапировали в российскую колонию. Те, кто отбывали с ним срок, рассказывают Забороне, что он «сгорел буквально за два месяца».
У Титкова был ВИЧ, он жаловался адвокатам, что в колонии не получал антиретровирусную терапию. «Администрация колонии сознательно затягивала время, не выдавала адвокатам медкарту, — рассказывает адвокат «Правовой инициативы» Рустам Мацев. Эта организация помогала ВИЧ-заключенным в Адыгее. — Он [адвокат] направляет один запрос — ему отказывают. Он обжалует его, это еще время. Пока эта тягомотина длилась, человек просто умер».
Медицинское обслуживание в российских колониях — одна из главных проблем для заключенных. Рустам Мацев говорит, что большинство жалоб связано в основном с несвоевременной и ненадлежащей медицинской помощью. Его слова подтверждает и член Общественной наблюдательной комиссии Калининградской области, правозащитник Герман Урыков. И добавляет: «Человек ко всему может привыкнуть. Но к отсутствию нормального медицинского обслуживания привыкнуть невозможно».
Аннексия
У 37-летнего украинца Ивана Федирко богатая криминальная история — у него пять судимостей (за кражу и телесные повреждения). В 2014 году, в момент аннексии Крыма, Федирко отбывал наказание в крымской тюрьме.
«Неделька прошла [после аннексии] и все: российские гимны, — вспоминает Федирко март 2014 года. — Начали комиссии приезжать, какие-то непонятные люди в погонах, шапках каракулевых. Начали менять приговоры. Просто вызвали куда-то в штаб и говорят: мы меняем [приговор]. На каком основании? Отвечают: «Ты что умничать пришел?» Да как бы не умничать, но хотелось бы знать. Кого-то освобождают, зэки рады. Не понимают, что на самом деле происходит. Пришел какой-то русский дядя, освободил. Но так приговор-то вы не досидели. Поедете в Украину — вас опять закроют».
Федирко выпустили досрочно, но потом снова арестовали в Симферополе в 2015 году. Говорит, что «пытался жить как мог», задержали его за разбой и осудили на пять лет. В том же году Федирко этапировали в колонию в Адыгее. Примерно тогда же он узнал, что, оказывается, стал гражданином России. Это стандартная ситуация для крымских заключенных: большинству насильно присудили российское гражданство, если они не написали письменный отказ. Например, таким образом гражданство РФ получил Олег Сенцов, несмотря на то, что он много раз публично от него отказывался.
Украинские правозащитники рассказывали Забороне, что на момент аннексии Крыма в тюрьмах содержалось 3400 заключенных, большая часть которых насильственно получила российский паспорт. После аннексии их постепенно этапировали в Россию — всего 4700 человек. Это были люди, которые уже отбывали наказание и которых задержали после 2014 года. Один из бывших сотрудников крымских тюрем рассказывал журналистке Забороны в 2018 году, что заключенных этапировали, чтобы избежать бунта.
Такая практика запрещена международным правом, поскольку Крым считается временно оккупированной территорией. Украина не признает выдачу российских паспортов в Крыму и считает заключенных своими гражданами. Россия, в свою очередь, считает их своими гражданами, и так возникает правовая коллизия, из-за которой заключенных не возвращают в Украину. За четыре года — с 2014-го — всего вернули 12 человек. Для примера, из самопровозглашенной «ЛНР» на подконтрольную часть Украины вернули всех заключенных, которые хотели отбывать наказание в Украине — всего 373 человека. Часть из них уже вышла на свободу.
ВИЧ
В Адыгее Федирко познакомился с еще тремя крымчанами — Андреем Титковым, Романом Журабовичем и Валерием Макаровым. Всех, кроме Титкова, этапировали в Адыгею примерно в одно время. У всех, исключая Федирко, положительный ВИЧ-статус. Причем Макаров, рассказывает Рустам Мацев, о своем ВИЧ-статусе узнал случайно, в 2017 году. Еще полгода ему не назначали антиретровирусную терапию, потому что в колонии не было врача-инфекциониста.
У самого Федирко, по его словам, гепатит — поэтому тема ВИЧ-положительных людей в колонии его заинтересовала. Тем более, говорит Иван, он и сам не получал нужную медпомощь.
«У меня ни анализы не брали, ничего, — рассказывает Федирко. — Я обращался неоднократно, говорил, что у меня боли в животе. Не давали даже какой-нибудь фосфалюгель, хотя он был среди лекарств. Им как-то безразлично».
Роман Журабович — наркозависимый. В его медкарте большой набор заболеваний: инвалидность 3 группы, гепатит С, ВИЧ. Журабовича задержали в Симферополе уже после аннексии, в 2015 году, обвинив в распространении наркотиков в «особо крупных размерах». Сам Журабович и его друзья это отрицают — мол, употреблял, но не торговал, для подобных действий у него не хватало здоровья. ВИЧ у Журабовича диагностировали в 1993 году. С 2001-го он принимал антиретровирусную терапию.
Российское законодательство касательно наркотиков довольно репрессивное, 282 статья (незаконное приобретение и распространение наркотиков) Уголовного кодекса РФ — одна из самых популярных, по ней сидит каждый четвертый заключенный. Наказывают в основном потребителей наркотиков, а не крупных наркоторговцев. Также в России запрещена метадоновая заместительная терапия, во время которой героинозависимого переводят на метадон, чтобы снизить зависимость от опиатов.
Адвокаты Журабовича рассказывают, что на момент его перевода в адыгейской колонии официально не было ВИЧ-положительных заключенных, хотя по факту их насчитывалось около 80 человек. Соответственно, в колонии не было и врача-инфекциониста. Он появился только в 2018 году.
«Терапия у них сегодня есть, а завтра нет, — вспоминает Федирко. — То есть не имеет значения, что человек ее должен принимать беспрерывно. Они не понимают, что после каждого перерыва нужно менять схему. Они их выдают как аспирин».
«Ему [Журабовичу] писали, что он здоровый человек, — добавляет Федирко. — Титков у них тоже был здоровый. Мы его в больницу водили. Он не может самостоятельно туда добраться, человек потерял в весе килограмм тридцать. А ему говорят: че ты пришел? Вчера был абсолютно здоровый».
Терапия без терапии
К началу 2019 года в российских тюрьмах содержались 61,5 тыс. ВИЧ-положительных заключенных, меньше половины из них получали антиретровирусную терапию. Так происходит потому, что терапию назначают лишь тем, у кого количество клеток CD-4 — лимфоцитов, которые первыми убивают инфекции и таким образом поддерживают иммунитет — становится менее 350. Это устаревшие правила. Всемирная организация здравоохранения рекомендует назначать терапию сразу же после выявления болезни и при любых показателях. Однако большинство российских тюрем используют старые схемы лечения.
Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) РФ утверждала, что количество ВИЧ-положительных людей в колониях сокращается, точно так же уменьшается и смертность. Однако еще в марте 2016 года Россия была лидером среди европейских стран по смертности заключенных. Более свежих данных о том, сколько конкретно людей умирает в российских колониях, нет.
По данным ФСИН, за пять лет в российских тюрьмах от ВИЧ умерло 696 человек. Но как поясняет правозащитник Герман Урыков, большинство заключенных умирает от сопутствующих болезней, а не от ВИЧ. И часто причина в том, что они не получают надлежащую медпомощь.
«В чем-то ситуация улучшается, в чем-то ухудшается, — говорит Урыков. — Недавно мы добились того, чтобы заключенному давали постельный режим, когда он начинает принимать антиретровирусную терапию. Потому что схемы разные и реакция организма тоже может быть разная. Не во всех колониях, конечно, но кое-где так все же делают».
Ситуация в Адыгее — не исключительная. О том, что ВИЧ-положительные заключенные в разных регионах России не получают должного лечения, писала, например, русская служба «Радио Свобода». Рустам Мацев говорит, что это системная проблема, которая включает и отдельные эксцессы исполнителей на местах, и общую проблему с медобслуживанием в российских тюрьмах. «Была масштабная проверка в нескольких регионах с выездной комиссией, в том числе в Краснодарском крае. Проверяли именно медсанчасти и выявили массу нарушений. Сами власти, по сути, признали, что это системная проблема», — говорит Мацев.
При этом, проблем с доступностью терапии, как правило, нет, объясняет Герман Урыков, — места лишения свободы чаще всего достаточно обеспечены лекарствами. Проблемы начинаются уже при назначении. «Часто меняются схемы лечения, причем, скорее всего, это связано с закупками, а не с состоянием здоровья [заключенного], — объясняет Урыков. — Диагностику проводят несвоевременно, например, при смене препаратов не проводят дополнительные анализы на совместимость. В результате заключенные часто перестают принимать терапию из-за побочных эффектов».
«Крымаки»
Роман Журабович и Валерий Макаров продолжают отбывать срок в адыгейской тюрьме. Адвокаты «Правовой инициативы» подали жалобу в Европейский суд по правам человека из-за того, что их подзащитные не получают должной медицинской помощи. Скорее всего, говорит Мацев, ЕСПЧ удовлетворит иск.
Иван Федирко, после того как освободился в прошлом, не поддерживает с ними связь. Он живет под Харьковом, работает и говорит, что не хочет возвращаться к старому. Он вспоминает, что в адыгейской тюрьме так и не смог добиться справедливого отношения к заключенным, у которых были серьезные заболевания.
«Информация оттуда [из адыгейской колонии] не выносится, не заносится. Приехал какой-то Федя, какой-то Рома, какие-то «крымаки». Кто за них будет вступаться?».
При поддержке «Медиасети»
