В начале октября на Майдане Независимости в Киеве 49-летний ветеран войны Николай Микитенко совершил самосожжение. Это был его протест против военной политики действующего украинского правительства — в частности, разведения войск на Донбассе. Самосожжение — форма протеста, к которой уже не одно десятилетие прибегают активисты по всему миру, когда другие способы кажутся исчерпанными и безрезультатными. Журналистка Забороны Алена Вишницкая исследовала, как самосожжение стало способом докричаться до власти и общества, и почему власть почти всегда молчит в ответ.
Три двадцать пять
Вечером 10 октября Николай Микитенко, как всегда, был одет в военную форму. Он уже полгода как вернулся с войны, но форму снимал редко: не любил. Ближе к ночи он написал в Фейсбуке несколько постов: о том, что ему «хватит сил доказать, что Украина — превыше всего». Что думает, «как будет гореть — как Василий Стус?» В 3:25 он запостил сториз: «Я просто хочу, чтобы Украина была самостоятельной». А еще через несколько минут стал возле памятника-фонтана основателям Киева, оставил поодаль рюкзак с документами, вылил на себя три литра горючего и поджег.
«Он ни минуты не раздумывал», — говорит его дочь Юлия. Она пересматривала видео с камер наблюдения десятки раз: «К нему подбежали какие-то ребята, пытались столкнуть его ногами в фонтан. Но он тупо стоял, не давал сдвинуть себя с места. От боли матерился и кричал, что Зеленский не дает ему воевать. В конце концов он зацепился за бордюр и все-таки упал в воду».
Скорая приехала сразу. Он пришел в себя, назвал номер телефона умершей мамы и, прежде чем потерять сознание, спросил: «Зачем вы меня затушили?»
Врачи давали Николаю не более нескольких часов. Его тело фактически полностью обгорело. «Нетранспортабелен», — сказали в госпитале. Чтобы умерить боль, кололи морфий, а на следующий день ввели в медицинскую кому.
Он пролежал в коме два дня. Юля так и не смогла зайти к нему в палату: «Врачи говорили, что он совсем неузнаваем, голова размером с телевизор. Я не хотела видеть его в таком состоянии».
Говорит — до конца верила, что он выживет.
Он же везунчик. Так бывало миллионы раз до того: он выживал там, где никто по логике не должен был бы выжить. На этот раз не получилось.
Юлия Микитенко
Ее папа прожил три дня — Юля решилась посмотреть на него уже в морге. Николая Микитенко одели в форму и похоронили в закрытом гробу.
Возвращаться назад
Форму Николай любил с детства. Его отец был военным: служил на подводной лодке, воевал во время холодной войны. Николай уважал отца, заглядывался на его военную форму и хотел быть похожим на него. Срочная служба Николая прошла в танковых войсках, а в 80-х его отправили воевать в тогдашнюю Югославию. Затем он служил на таможне. Получил два образования: юридическое и историческое. Работал экскурсоводом.
«У него было очень широкий круг интересов, но общаться с военными он любил больше всего. Поддерживал союзы афганцев, всегда находил с ними общие темы. Ему было важно это братство», — вспоминает Юля. Его брат Дмитрий тоже пошел в военные, в частности, служил в батальоне «Беркут», откуда уволился, потому что был несогласен с приказами на Майдане.
Николай был на Майдане почти постоянно, а во время разгона в феврале 2014-го получил контузию. Оттуда в первых рядах пошел на войну. Участвовал в обороне Славянска и эвакуировал тела с горы Карачун в мае. Тогда пророссийские боевики сбили вертолет с двенадцатью нацгвардейцами и генералом Сергеем Кульчицким, которые должны были доставить на гору продукты, воду и бронежилеты украинским военным. Бронетранспортер, на котором Николай вывозил тела погибших, нарвался на мину. Он получил тяжелые ранения позвоночника, но остался жив. «Когда я приехала к нему в госпиталь, он спросил: «Ну зачем ты приехала? У меня же все хорошо».
Он никогда не жаловался. Был экстравагантным и харизматичным, — говорит Юля. — Любил барышень, такой себе Дон Жуан. А то у нас любят всех делать святыми. Он не был. Но я не знаю ни одного человека, которому он бы не нравился.
Юлия Микитенко
Затем была длительная реабилитация. Из-за многочисленных травм Николая уволили из Национальной гвардии — и тут его история войны могла бы закончиться.
«У него была травма, неплохая пенсия, два образования, широкий круг интересов и знакомых, — рассказывает Юля. — Найти себя здесь было бы нетрудно, но его постоянно тянуло на войну».
После официального увольнения было еще с десяток различных подразделений Вооруженных сил: Правый сектор, 54-я и 58-я механизированные бригады. Как только батальон выходил из зоны боевых действий, он переподписывал контракт с новой частью и возвращался на войну.
О войне с Юлей он почти не говорил — до тех пор, пока Юля сама там не побывала. Она закончила бакалавриат филологии в Киево-Могилянской академии, и, как только получила диплом, записалась в батальон «Киевская Русь».
«Это было обдуманное решение. Мы с мужем ждали, пока я окончу университет. Самой было страшно: я даже не знала, как держать и разбирать автомат, всему этому меня учил он».
В феврале 2018 года, во время обстрела в районе Светлодарской дуги, погиб ее муж, разведчик Илья Сербин. Юля продолжила службу.
Говорит — со временем чувство страха и инстинкт самосохранения притупился как у нее, так и у папы:
Это нормально, когда человеку страшно умереть. Но военные часто переступают этот порог: это становится ясно, когда обстрелы уже не пугают. Из стихов, которые писал папа, я понимала, что у него тоже не было страха. Тоска по родным и дому была, а страх — нет. Может, это появилось на войне, а может — еще во время обстрелов на Майдане.
Юлия Микитенко
«Еще была адреналиновая зависимость, — добавляет девушка. — Это было похоже на наркоманию, когда хочется возвращаться на войну снова и снова». Когда Николай не воевал, он почти все время проводил в госпитале: реабилитировался после травмы спины и шейных позвонков, встречался с психологом, там же общался с собратьями и собирал волонтерскую помощь для своих подразделений.
«Многие военные подтвердят, что адаптироваться к гражданской жизни после войны трудно», — говорит девушка.
«В гражданской жизни трудно было найти коллектив, где братство ценилось бы так же высоко, как и на войне, и людей, которые бы понимали с полуслова», — объясняет она. С Юлей папа начал делиться опытом войны только тогда, когда она увидела все своими глазами. Уже в конце папиной службы девушка узнала о том, как он собирал дождевую воду и жарил ящериц, когда пищи и воды у добровольцев не было вовсе.
Живые
Окончательно Николай уволился с 58-й бригады в марте и с тех пор строил планы в Киеве. Юля говорит — отец понимал, что общаться с психологом и прорабатывать проблемы — это нормально. Договаривался о встречах и еще за неделю до самосожжения планировал поездки: вечером сказал квартирантам, что поедет утром в лес по грибы.
Казалось, что он попробует найти себя в нормальной жизни, — говорит Юля — но его подкосили договоренности о разведении войск. Их подписали еще в 2016 году. Согласно плану, на трех участках в Луганской области обе стороны отходят на километр от линии разграничения, в течение семи дней соблюдают режим тишины и отводят личный состав. Однако в 2016 году успешно развести войска не удалось: боевики нарушили режим тишины. В 2019 план решили реанимировать, и процесс разведения восстановили. Однако это снова стало игрой в одни ворота: несмотря на договоренности, в Станице Луганской фиксировали обстрелы со стороны боевиков, которые так и не демонтировали свои укрепления.
Решение о разведении войск неоднократно критиковали. Например — за то, что после отвода украинских сил в серой зоне в Золотом окажутся более сотни жилых домов, а при отводе войск на 2-3 километра за линию разграничения линия обороны украинских войск будет проходить по центру города. Кроме того, с десяток населенных пунктов могут стать неподконтрольными ни одной из сторон и останутся без защиты украинской армии.
Юля говорит, что решение властей развести войска ее подорвало:
Я общалась с теми, кто был на передовой в то время. Они охуевали: все тяжелое вооружение забрали. Не то, что стрелять — отстреливаться нечем было. Ясно, что какое-то вооружение оставалось на второй линии. Зная оперативность нашей армии, было понятно: они даже пикнуть не успеют.
Юлия Микитенко
Слушать и наблюдать за этим было трудно, добавляет девушка, — настолько, что даже хотелось что-то с собой сделать, «исчезнуть, чтобы не видеть». Говорит, что эта мысль промелькнула просто от безысходности и невозможности повлиять на ситуацию.
«Под разведение подпадал район Светлодарской дуги, где погиб мой муж, и для моего папы это тоже была большая потеря». Николай время от времени звонил дочери и комментировал: «Ну как так можно, бля, как так можно?»
Сейчас Юля служит офицеркой-воспитательницей и командует взводом в Киевском военном лицее имени Богуна. В гражданскую сферу она возвращаться не планирует — говорит, страшно, что не сможет адаптироваться.
«У меня есть навыки, которые невозможно применить в гражданской жизни. Но больше всего страшно услышать «Мы вас туда не посылали». Наверное, я поэтому не пользуюсь удостоверением участницы боевых действий в общественном транспорте. Частично из-за этого военные и возвращаются на войну: среди своих такого не услышишь».
После смерти папы Юля плакала дважды: когда узнала и когда хоронили. Говорит, что не может себе этого позволить, потому что сейчас есть более важные дела: привлечь внимание общества к тому, что правительство игнорирует нужды ветеранов, и попробовать это изменить.
Цифры
«Самосожжение — это тот способ самоубийства, с помощью которого человек часто хочет выразить свой протест и привлечь внимание большего количества людей к проблеме», — объясняет психологиня Татьяна Назаренко. По ее словам, к самосожжению людей часто подталкивают отчаяние, разочарование и фрустрация от того, что происходит вокруг.
Когда мы сталкиваемся с бессилием, всегда надо оценивать: действительно ли это единственный способ решить проблему, или можно что-то изменить другим способом? Героизация такого поступка — это решение, которое примиряет близких с тем, что произошло, но на уровне общества мы должны делать все, чтобы люди выбирали конструктивные способы для преодоления трудностей. Есть общая рекомендация от психологов не создавать ажиотаж вокруг самоубийства, чтобы избежать наследуемых самоубийств — так называемого «эффекта Вертера». Мы должны делать все, чтобы количество самоубийств сокращалось.
Татьяна Назаренко, психологиня
На любое поведение и протест военных часто вешают ярлык посттравматического стрессового расстройства, но это не так, добавляет Татьяна Назаренко: «Протест — это нормально. Выражать свою позицию — тоже нормально. Когда человек возвращается с войны, у него может возникнуть ПТСР, а может и нет. Это зависит от того, есть ли у человека ресурс для преодоления травматических воспоминаний — личностные качества, окружение, состояние здоровья, опыт. Все это влияет на психологическое состояние ветерана, на его или ее ресоциализацию и реабилитацию после возвращения с войны. Да, у многих из них есть ПТСР, депрессии и тревожные расстройства — но те же проблемы бывают и у гражданских».
Психологиня объясняет, что с проблемой суицидов нужно работать на всех уровнях общества: государственном, гражданском, на уровне семьи и близкого окружения. Так, Всемирная организация здравоохранения рекомендует создавать сеть доступа к психологической поддержки, в частности организовывать просветительские мероприятия на уровне министерств, работодателей, учебных заведений, а также готовить специалистов, которые будут работать с суицидальным поведением.
«Тема самоубийства исторически табуирована в Украине, и это мешает вынести проблему на обсуждение широкой общественности. Однако мы все должны понимать, что самоубийства можно предотвращать, и делать все возможное для этого», — говорит Татьяна Назаренко.
Татьяна Назаренко, психологиня
Самоубийства, в число которых входит и самосожжения, — это общая украинская проблема, — объясняет психологиня. Сейчас Украина находится на восьмом месте в списке стран мира по количеству самоубийств на тысячу жителей. По данным Всемирной организации здравоохранения, за последний год в Украине почти 10 000 человек покончили жизнь самоубийством — это примерно 22 человека на сто тысяч граждан.
Кроме того, самоубийства — одна из самых частых причин смерти украинских военных, вернувшихся со службы. В феврале 2018 главный военный прокурор Украины Анатолий Матиос сообщил, что по его данным в зоне боевых действий в течение 2017 года еженедельно совершали самоубийство двое-трое военных. До 80% из них имели признаки посттравматического стрессового расстройства и неприятия гражданской жизни. Правда, как пишет Радио Свобода, в Министерстве обороны эту информацию не подтвердили. Там признали, что проблема есть, но количество суицидов «в разы меньше». Сколько именно самоубийств совершили военные, начальник Главного управления морально-психологического обеспечения Вооруженных сил Олег Грунтковский не назвал, объяснив это конфиденциальностью данных.
Волна
Самосожжение уже не первое десятилетие — крайняя форма протеста, к которой прибегают бывшие военные и общественные активисты по всему миру. Волну самосожжений в свое время спровоцировала оккупация советскими войсками Чехословакии и стран Варшавского договора в 1968 году. Акции протеста против вторжения советских войск прокатились по миру, пишет исследовательница Ирина Езерская. Первым свой протест в форме самосожжения выразил 59-летний польский философ Ришард Сивец: он демонстративно облился бензином и поджег себя на стадионе в Варшаве после торжеств по случаю праздника урожая — и умер через четыре дня. Самосожжение было его протестом против участия польских подразделений в оккупации Чехословакии.
В январе 1969 года 20-летний чешский студент Ян Палах сжег себя в центре Праги, призывая соотечественников не терять чувство собственного достоинства. После этого по стране прокатилась волна публичных самосожжений: за следующие три месяца себя подожгли 26 человек, семеро из которых погибли. Исследовательница Ирина Езерская объясняет: причиной, в частности, было то, что тоталитарный режим оставлял мало других возможностей для сопротивления.
В последующие несколько лет самосожжения происходили регулярно. В 1972 году 19-летний литовец Ромас Каланта сжег себя, выкрикивая слова «Свобода Литве», и оставил послание «В моей смерти виноват только строй». В 1978 году в Крыму себя сжег Муса Мамут, протестуя против депортации крымских татар и невозможности их возврата на родину после официальной реабилитации. А в 1980 году польский пенсионер Валенти Бадиляк приковал себя цепью на краковском рынке, облился бензином и поджег, выражая несогласие с умалчиванием расстрелов НКВД военнопленных в Катынском лесу в 1940 году.
Всего в советское время себя сожгли от 50 до 70 человек — в Украине, Чехии, Польши, Венгрии, Латвии и Словакии. Это не окончательное число, поскольку архивы КГБ только начинают рассекречивать, и о некоторых случаях может быть неизвестно до сих пор, — объясняет чешский историк Петр Блажек, автор книги «Живые факелы в советском блоке». Исследуя случаи самосожжения, Блажек пришел к выводу, что чаще всего таким образом люди хотели мобилизовать соотечественников, а сам акт был реакцией на очень серьезную кризисную ситуацию. Кроме того, зачастую человек переживала отчаяние — и самосожжение было последней возможностью обратить внимание на бесправие.
Факты самоподжога на территории нынешней России преимущественно засекречены, объясняет историк. Известно лишь о тех случаях, когда туристы или западные дипломаты видели, что кто-то пылает у мавзолея Ленина — но кто и почему себя поджигал, неизвестно до сих пор. Всех этих людей объединяло место: для политического протеста они выбирали символический центр власти.
«Это были люди, посвятившие значительную часть своей жизни борьбе с тоталитарным режимом. Они ненавидели его. Это их жизненная позиция: они завершали свою жизнь актом, который, конечно, трудно представить в повседневной жизни», — прокомментировал исследователь Радио Свободе.
В последние годы количество самосожжений не уменьшается. В прошлом году в российском Ижевске философ и ученый Альберт Разин в возрасте 79 лет совершил самосожжение у правительственного здания. Он держал в руках два плаката с надписями «Есть ли у меня отечество?» и «Если завтра мой язык исчезнет, то я готов сегодня умереть». Таким путем он пытался привлечь внимание к тому, что удмуртский этнос исчезает, а депутаты ничего не делают, чтобы сохранить его культуру и язык. С ожогами 90% тела он скончался в больнице через несколько часов. А в начале октября 2020 году в России сожгла себя журналистка и редакторка издания Koza.Press Ирина Славина. Перед смертью она опубликовала короткий пост в Фейсбуке: «В моей смерти прошу винить Российскую Федерацию».
Первый
Первым украинцем, совершившим акт самосожжения, был Василий Макух. В 18 лет его осудили на десять лет лагерей за участие в Украинской повстанческой армии, в которую он вступил в 1944 году. Макух был участником украинского движения сопротивления в СССР. В ноябре 1968 года, когда ему был 41 год, он поджег себя на нынешнем Майдане Независимости в Киеве, протестуя против коммунистической тоталитарной системы.
Его самосожжение было первым во всей послевоенной Европе — и он прибег к этому за два с половиной месяца до аналогичного поступка пражского студента Яна Палаха. Макуха пытались потушить милиция и очевидцы, но ничего не получилось. Уже на следующий день он скончался в больнице от ожогов 70% тела. О его поступке в советских газетах не написали ничего. Новость удавалось передать разве что через самиздат и за границу. Тех, кто распространял запрещенные листовки и брошюры о Макухе, арестовывали, а автора статьи о нем обвинили в антисоветской пропаганде и приговорили к семи годам тюрьмы строгого режима.
Исследователь Виктор Тупилко в начале 2000-х открыл в Донецке музей, посвященный судьбе Макуха и Алексея Гирника, который тоже совершил самосожжение против российской оккупации Украины. В 2014 году музей захватили боевики. Большинство материалов были утеряны.
Глухота
После самосожжения своего отца Николая Микитенко Юля Микитенко написала открытое письмо в Офис президента с просьбой хоть как-то отреагировать на случившееся. Никакого ответа или реакции не последовало.
«На самом деле я даже не уверена, что хочу ее услышать, — говорит она. — Потому что не уверена, что она будет для меня достаточной. Не хочу замолчать просто потому, что мне дали ответ. Я это сделала, чтобы показать, что правительство игнорирует все, что для него неудобно. Вокруг глухота».
Добавляет, что чувствует себя виноватой — возможно, потому, что могла бы общаться с папой больше, или мало говорила, что гордится им.
«Живые обвиняют себя в том, что выжили, — говорит Юля. — Вот и я тоже. Но больше всего я хочу, чтобы о нем помнили».
