Анна Звягинцева — одна из самых заметных украинских художниц периода независимости. Она входит в кураторское объединение «Худсовет», известное своими остросоциальными художественными проектами. В 2015 году она была участницей украинского павильона на Венецианской биеннале, а в 2018 — получила премию Pinchuk Art Centre для молодых художников. Заборона продолжает серию разговоров с украинскими художницами об их практиках, личном, феминизме и дискриминации. Звягинцева в разговоре с Оксаной Семеник делится историями о рутине художницы, опыте материнства и видимости в искусстве.
Рутина и обыденность
Анна Звягинцева часто работает с будничным: замечает, как мытье посуды становится чуть ли не перформансом, мытье полов — рисованием, а случайные прикосновения в транспорте превращаются в скульптуру.
«Я вижу своей задачей как художницы замечать мир вокруг, — говорит она. — Мне кажется, что люди тоже все видят, чувствуют. Я не наделена определенным даром. Просто у них [не художников] рефлексия происходит в других формах, без задачи превратить ее в нечто физическое. А я такая странная особа, которая все выхватывает и останавливает через искусство».
Работы Звягинцевой, связанные с пространством и взаимодействием с ним, стали еще более актуальными с началом карантина и опыта длительной самоизоляции, которую большинство из нас почувствовали на себе.
Работы художницы, в которых преобладает внимание к линиям, будничным предметам и делам, минималистичны и взяты из повседневности. Например, наблюдение за мытьем посуды растянулось на несколько художественных проектов. «Синхронизация» — это видеоинсталляция, где на одной стороне экрана мы наблюдаем, как женщины моют посуду в столовых, мужчины что-то копают на улице, ремонтируют и так далее. А на другой стороне художница рисует этих людей и процесс их работы в форме быстрых набросков. Эти зарисовки часто считаются в искусстве пробами, упражнениями, подготовительным материалом для серьезных работ. Это можно интерпретировать как мысль, что к профессии художника редко относятся серьезно: чаще всего ее воспринимают как хобби или развлечение. Среди других тем, этому была посвящена «Трудовая выставка», курируемая «Худсоветом» в 2011 году. Выставка актуализировала проблему того, что современное искусство не воспринимается в Украине как работа, а художникам можно не платить.
«Сейчас мне удается жить на деньги, полученные от искусства. Но это очень шаткое и нестабильное состояние, — говорит Анна. — Хотя я привыкла к этому с детства: мои родители тоже художники и я прекрасно помню, что бывало «то густо, то пусто». Конечно, это добавляет тревоги. Но мне кажется, что сейчас эта тревога есть и у людей, имеющих постоянную зарплату».
Обычная работа
Впоследствии наброски превратились в большие скульптуры из металлических полос. Звягинцева обращает внимание на то, что происходит вокруг нас — особенно на случайные объекты и линии, которые могли бы стать художественным произведением. Размещая их в галерее современного искусства, художница показывает, что это возможно. «Найденные рисунки» — это серия фотографий с абстрактными линиями с поверхностей стен, окон и дверей. «Я фотографировала то, что по моему мнению можно назвать рисунком — такое коллективное бессознательное рисование, как тушение бычка все время в одном и том же месте, создало определенный рисунок. Я его назвала рисунком, разместив в галерее», — рассказывает Аня.
А из случайных прикосновений Звягинцева сделала скульптуры, изображающие не тела целиком, а только места их прикосновений: колени, которые внезапно сошлись вместе, руки и локти, бедра, плечи.
Как и для большинства современных художников, для Анны Звягинцевой живопись не была основным медиумом в художественной практике. Однако год назад ее персональная выставка в галерее The Naked Room была посвящена именно живописным работам. Художница объясняет это «возвращение» к классическому медиуму желанием замедлиться: «Живопись требует рутинного присутствия в мастерской — по крайней мере та живопись, которая интересна мне. Я не делаю картину за раз, но даже если бы это была живопись за день, там все равно нужна регулярность, чтобы «рука не забывала». И так — это роскошь, потому что время занимают еще много других дел. Я учусь балансировать. Во многих других моих работах физическая реализация частично делегирована другим людям, а в живописи все зависит от меня».
Спрашиваю, удалось ли наконец замедлиться на карантине, когда мир случайно выполнил ее желание и замедлился вместе с ней. «Первые месяц-полтора я пыталась смириться с тем, что у меня был план, а все полностью изменилось. Еще и без возможности ездить, ходить по музеям мне трудно было первое время. А уже потом удалось замедлиться, смириться и работать», — говорит Аня и добавляет, что материнство стимулирует всегда тратить время по назначению.
Опыт материнства
«Вообще есть такой стереотип, что материнство — это обязательно забыть обо всем. А другой стереотип, которым мыслят наши преподаватели в художественных академиях, — что искусство — это очень трудно. Стал художником — будешь страдать. А женщинам, говорили они, будет вдвое тяжелей, — рассказывает Звягинцева. — Не знаю, как сейчас, но подозреваю, что там до сих пор так, потому что в академии не меняются преподаватели. Меня эти фразы о материнстве и женщинах очень возмущали. Материнство наоборот дало мне много энергии и стимул работать дальше».
На художников, говорит Звягинцева, влияет и общий стереотип, существующий в украинском обществе: работать надо так, чтобы умереть.
«Неспроста же придумали 8-часовой рабочий день. Его вообще лучше уменьшить до 5 часов. Потому что человек не может больше нормально работать. Хотелось бы, чтобы никто не страдал от мыслей о том, что надо работать постоянно, чтобы чего-то достичь», — добавляет она.
И сейчас, и раньше художницу можно встретить с дочерью Зоей — на открытиях выставок, на улице, на резиденциях. Они почти все время вместе.
«Я всегда предупреждаю организаторов резиденций, выставок или биеннале, что я с ребенком, — говорит она. — Когда Зоя была на грудном вскармливании, она всегда была со мной. Я не могу пожаловаться на то, что ко мне предвзято относились из-за ребенка. В некоторых резиденциях есть требование, что с детьми нельзя, но они имеют на это право. У них там квартира, которую делят между собой резиденты, и присутствие маленького ребенка может не всем подходить».
Она добавляет, что в присутствии ребенка в рабочем пространстве даже есть свой плюс. Организаторы знают, что матери очень классно умеют организовывать свое время, потому что понимают, что не могут работать весь день. С другой стороны, однажды могут закрыться детские сады и времени на работу станет меньше — как это произошло при внедрении жесткого карантина.
«Зоя очень мало и редко рисует. Но ее интересует то, что я делаю, — говорит Звягинцева. — Например, недавно я работала с темой украинской хоровой школы и историей «Щедрика». Когда я объясняю ей, почему не могу с ней погулять или заберу ее из садика позже — а я честно проговариваю такие вещи — она спрашивает, что за работа, а я рассказываю. Тема со «Щедриком» ее так заинтересовала, что она просилась пойти туда, где поют. Или мы проходим мимо галереи The Naked Room и она спрашивает, не грустно ли мне, что там больше нет моей выставки», — рассказывает художница. Она добавляет, что благодаря Зое поняла, что искусство в музеях и галереях часто недоступно детям. Оно банально не висит на уровне их глаз.
«Теперь я замечаю, что при создании новой работы задумываюсь о том, что будет удобно ребенку, а что — нет».
Феминизм и голос художниц
Звягинцева не называет себя феминистической художницей, но считает себя феминисткой. В то же время она соглашается, что некоторые ее работы можно смело назвать феминистическими. Например, «Декларацию о намерении и сомнении».
«Декларация о намерении и сомнении» создана для Future Art Prize 2019. Это трехканальная инсталляция. Три экрана демонстрируют свет от прожектора, перформерку в нем и сцену общим планом. Луч (фигура, которая направляет прожектор) движется в пространстве и показывает, куда двигаться. Перформерка следует за лучом, но в какой-то момент начинает ускользать из-под его контроля и проявляет свою волю. Тогда они меняются ролями. Впоследствии луч гаснет. Однако действие не окончено: перформерка ждет. Луч включается и они синхронно проводят ровную линию. Это «мытье» напоминает рисование. Как и в «Синхронизации», будничный процесс уравнивается с творческим. След от тряпки — это нарисованная линия, но самого результата — рисунка — мы не увидим.
«Я не задумывала эту работу как феминистическую, но классно, когда кураторы или критики видят то, чего я не вижу, — рассказывает Звягинцева. — Некоторые кураторы, наоборот, категоризируют художников: мыслят списками. Мол, вот этот работает с насилием, а эта — с женскими темами. Хотя у художников идеи могут возникать неожиданно. Например, меня пригласили принять участие в конкурсе по созданию памятного знака для дела Бейлиса. Первая мысль была о том, почему я туда попала. Я пересмотрела свои практики и, оказывается, я уже работала с темой маленького человека в центре политических и мировоззренческих миров», — рассказывает Анна.
Заборона писала о деле Бейлиса и памятном знаке, который разработала Звягинцева. Тогда она выбрала для «дела Бейлиса» форму автобусной остановки и предложила установить ее напротив здания Печерского суда на ул. Владимирской в Киеве. Остановка, говорит художница, должна быть сделана с элементами судебной клетки, куда сажают подозреваемых во время слушаний, чем нарушают презумпцию невиновности. Идея в том, что человек, который ждет транспорта, садится на кубик за решеткой и становится центральным объектом, на который смотрят другие люди на остановке. Так он становится подозреваемым, осуждаемым.
В 2010 году она создала сплетенную клетку, которая напоминает те, что до сих пор вмонтированы в залах украинских судов для содержания в них подсудимых во время судебных заседаний. Этот объект стал реакцией художницы на политические злоупотребления юридической системы и преследования трех членов «Худсовета» (кураторского объединения, к которому принадлежит и Звягинцева) за активную общественную деятельность. Эта работа среди других представляла Украину на Венецианский биеннале в 2015 году в рамках выставочного проекта «Надежда».
Есть ли темы, с которыми художница не готова работать из-за внутренней цензуры?
«Я більше сумніваюсь у власних силах, ніж займаюсь самоцензурою», — відповідає Анна. Подібне говорила й Анна Щербина в інтерв’ю Забороні. Вона пов’язувала це також із тим, що чоловіки, навіть у мистецьких групах, часто беруть на себе більші функції, а тому є більш видимими. Звягінцева навпаки каже, що не відчуває владну позицію колег-художників. Але погоджується, що чоловіки частіше говорять і артикулюють свою позицію впевненіше, поки жінки мовчать.
«Я замечаю это даже в повседневной жизни, — говорит Звягинцева. — В паре «мужчина-женщина» будут обращаться к мужчине. Мне также кажется, что мужчины-художники больше присутствуют и больше говорят в СМИ и публичном пространстве. Конечно, женщина может просто не хотеть говорить или быть в центре внимания. Но она не должна из-за этого оставаться незамеченной или невидимой. Искусство — это о видимости».
